11 апреля 1310 г. состоялось открытие публичного заседания суда над орденом, где было объявлено, что всякий обвиняемый, кто попытается отказаться от сделанного ранее признания, будет сожжен на костре; 12 мая 54 рыцаря подверглись этой участи, а через две недели за ними последовали еще девять. В целом это грязное дело продолжалось еще четыре года. Король и папа продолжали советоваться — очевидный знак сомнений, от которых невозможно было отмахнуться, — и обсуждали, как распорядиться громадным богатством ордена. Тем временем Жак де Моле, пока не была решена его судьба, томился в темнице. Только 14 марта 1314 г. власти вывели его на эшафот перед собором Парижской Богоматери, дабы он в последний раз повторил свое признание.
Но им пришлось пожалеть об этом шаге. Нельзя сказать, что Жак де Моле, будучи гроссмейстером, отличился за прошедшие семь лет. Он покаялся, отрекся и вновь покаялся; он не проявил героизма и даже не выказал особых качеств, подобающих лидеру. Но теперь он, старик, которому перевалило за семьдесят, готов был предстать перед Господом; более ему нечего было терять. И вот, поддерживаемый своим другом Жоффруа де Шарне, он произнес громко и отчетливо: «Господь свидетель, я и мой орден совершенно невинны и не совершали того, в чем нас обвиняют». Тут же королевские маршалы поспешно увезли его и Шарне, а к Филиппу отправили гонцов. Король не стал более откладывать своего решения. В тот же вечер двух старых рыцарей доставили на маленький остров на Сене, где были приготовлены дрова для костра.
Впоследствии ходили слухи, что перед смертью де Моле призвал папу Климента и короля Филиппа явиться на суд к Богу до истечения года. От внимания людей не укрылось, что папа скончался, прожив чуть больше месяца, а король погиб в результате несчастного случая на охоте ближе к концу ноября.
[168]Оба рыцаря мужественно взошли на костер и достойно встретили смерть. Когда настала ночь, монахи из обители августинцев с другого берега реки пришли, чтобы собрать их кости, которые затем почитались как останки святых мучеников.Хотя рыцарский орден госпитальеров Святого Иоанна не играл никакой роли в преследовании и полном уничтожении тамплиеров — и некрасиво было бы думать, будто они втайне хотя бы отчасти испытывали злорадство, — нет сомнения, что они выиграли от гибели собратьев куда больше, чем кто бы то ни было. В булле, датированной 2 мая 1312 г., папа Климент объявил, что все состояние и имущество тамплиеров на территориях, лежащих вне границ Кастилии, Арагона, Португалии и Майорки, относительно которых он отсрочивал свое решение, передается ордену госпитальеров. Даже несмотря на то что король Филипп получил большую часть ожидаемой награды, не кто иной, как госпитальеры неожиданно оказались богаты, причем настолько, что это превзошло их самые смелые мечты.
По своему происхождению орден этот был древнее, нежели орден храмовников. Когда-то Карл Великий основал в Иерусалиме странноприимный дом, который просуществовал до 1010 г., пока его не разрушил фанатичный противник христиан халиф Хаким. Около 1023 г. этот участок приобрели купцы из рода Амальфи, восстановившие гостиницу под патронажем бенедиктинцев. Вскоре после этого она была посвящена святому Иоанну Крестителю. К моменту завоевания латинянами Иерусалима в 1099 г. ее управляющий, брат Жерар, сделал из нее центр своего монашеского ордена, преследуя при этом единственную цель — ухаживать за больными и по возможности лечить их. Преемник Жерара, некий Раймон из Ле-Пюи, пересмотрел его правила и поставил еще одну задачу членам ордена — защищать христианских паломников силой оружия. С 1130 г. и далее и тамплиеры, и госпитальеры регулярно принимали участие в Крестовых походах. И тот и другой представляли собой религиозные ордена, и члены их давали обычные для монахов обеты, но в то время как тамплиеры являлись исключительно военной организацией, госпитальеры никогда не забывали, что первоначально были, так сказать, братством сиделок, обязанность которого состояла в помощи «нашим господам — больным». Когда они не сражались, то постоянно занимались созданием и обустройством своих больниц, и их медицинские стандарты были самыми высокими во всем средневековом мире.