К середине июля силы греков были стянуты к северу и к востоку. Командовал ими Колокотронис; кроме того, Мавромихалис имел под рукой готовый вступить в бой резерв. Как раз в тот момент, когда они приготовились атаковать, прибыл неожиданный визитер — Дмитрий Ипсиланти, брат злосчастного Александра. Может показаться, что само по себе это не служило достаточной рекомендацией, хотя новости об окончательном поражении Александра еще не достигли Пелопоннеса. Физически Дмитрий не просто не производил впечатления: он был менее 5 футов ростом, худ как скелет и забавно заикался, — и все же в нем было что-то такое, что вызывало доверие. С момента его появления никто не сомневался в его честности, и когда через несколько дней он предложил принять на себя руководство новым Пелопоннесским правительством, а также высшее командование вооруженными силами, его поддержало на удивление много революционеров. Среди них был сам Колокотронис, сознававший, что быстро оформлявшейся новой Греции очень нужен признанный глава; вероятно, он рассматривал Ипсиланти как в высшей степени подходящего кандидата, которого ему будет нетрудно подчинить своей воле. После некоторых споров было решено, что временное правительство — так называемый Пелопоннесский сенат — созданное всего месяцем ранее, продолжит свою деятельность с Ипсиланти в качестве своего председателя и главнокомандующего.
Осада началась и продолжалась ровно столько, сколько ожидали греки. Прошло немного времени, и в Триполисе начал ощущаться отчаянный недостаток пищи и воды; вскоре последовала вспышка эпидемии. К концу августа стало известно, что турецкие силы, шедшие на выручку с севера через Фермопилы, уничтожены повстанцами, и через несколько дней осажденные турки сообщили о готовности начать переговоры. У них на руках оставалась, так сказать, единственная карта — группа из 38 заложников-греков, захваченных в плен вместе со своими слугами в начале осады. Всех держали в одной крохотной камере; хозяев приковали за шею к одной цепи, слуг — к другой, причем обе цепи были так туго натянуты, что если один человек решал сесть или встать, остальным приходилось делать то же самое. Возможно, именно эти вопиющие проявления бесчеловечности разгневали осаждавших. Разнесся слух об обещанной возможности грабежа, и теперь число их быстро росло, а настрой становился все более угрожающим, особенно когда они начинали спорить о том, как разделить добычу.
Незадолго до ожидаемой капитуляции Колокотронис убедил Ипсиланти покинуть лагерь. Предлог, названный им, заключался в том, что турецкий флот появился у западного побережья и главнокомандующий должен был предотвратить высадку врага. (На самом деле одна-единственная двухдюймовая пушка, которую Ипсиланти взял с собой, не могла эффективно действовать против османского флота, который, как мы знаем, беспрепятственно проследовал в Галаксиди.) Настоящая причина, по-видимому, была иной: взятие Триполиса, что хорошо понимал Колокотронис, не могло не окончиться массовым кровопролитием. Будет лучше, если благородный Ипсиланти не окажется там и не увидит происходящего; также снижался риск того, что на него, главу правительства, возложат ответственность за события.
Конечно, Колокотронис был совершенно прав. Мирные переговоры еще продолжались, когда 5 октября греки ворвались в Триполис и увидели оставшиеся без похорон тела тех, кто умер от голода или болезни. Трупы валялись на улицах; в течение нескольких часов их завалили сотнями новых; на сей раз люди стали жертвами жажды убийств; убивали всех без разбора. Это происходило не только в городе — около 2000 беженцев, по большей части женщин и детей, покинувших город добровольно на том условии, что им обеспечат охрану, также перебили. Ипсиланти, вернувшийся через несколько дней после того, как начался этот кошмар, пришел в ужас. Высказывалось мнение, что ему нужно было остаться, чтобы, используя свой авторитет, обуздать ярость своих соотечественников, однако его влияние, и без того незначительное, уже начало слабеть и в любом случае он мало что мог сделать. Война, как известно, делает жестокими тех, кто участвует в ней; история полна таких ужасов, и разграбление Триполиса не было ни первым, ни худшим из подобных случаев. И тем не менее печально, что на страницах истории борьбы за независимость Греции, в которой много героических эпизодов, осталось это несмываемое пятно.