Греки вели национально-освободительную борьбу, но они еще не представляли собой нации. Пелопонесский сенат — это, конечно, было очень хорошо, но его членов никто не избирал — на самом деле многие вошли в его состав по собственной инициативе, — и действие его приказов по определению ограничивалось территорией Южной Греции. Севернее Коринфского залива сходные организации существовали и в Восточной, и в Западной Румелии. Западная, базировавшаяся в Миссолунги, находилась под твердой рукой Александра Маврокордато, европеизированного грека, весьма образованного (он говорил на семи языках), недавно прибывшего из Пизы, где он тесно сдружился с поэтом Перси Биш Шелли и давал его жене Мери Шелли уроки греческого. Едва он услышал о восстании, как поспешил в Грецию, высадился в Миссолунги в середине августа и с этого момента стал наиболее влиятельной фигурой среди революционеров.
Теперь возникла насущная необходимость в верховном органе, который объединил бы эти три группы, а также несколько других, менее значительных, сформировавшихся в отдельных городах и городках. С этой целью представители всех организаций встретились в последние недели уходящего года в Пиада, безвестной маленькой деревушке, расположенной примерно в пяти милях от огромного античного театра Эпидавра. Ассамблее Эпидавра, как ее назвали, предстояло выработать первую греческую конституцию. Прежде всего в ней провозглашалось «политическое бытие и независимость» греческой нации, в качестве государственной религии принималась православная вера по греческому образцу; далее перечислялись гражданские права, которые будут гарантированы ею; наконец, в ней закладывались основы государственного механизма: учреждался орган исполнительной власти из пяти человек и сенат. Маврокордато избрали президентом этого органа и фактически главой государства; Ипсиланти, не присутствовавшего на собрании (он вел осаду Коринфа), обвели вокруг пальца, назначив председателем сената, а Мавромихалиса — его заместителем.
Но одно дело — провозгласить независимость и конституцию, и совсем иное — воплотить их в жизнь и добиться повсеместного принятия. Эпидаврские делегаты допустили одну серьезную ошибку — забыли выбрать столицу. Возможно, на столь раннем этапе развития событий такое решение могло показаться преждевременным, но на практике отказ от подобной попытки означал, что по исполнении своих замыслов все возвратятся на свои места, где будут властвовать как прежде, и для того чтобы на самом деле создать национальное правительство, почти ничего не было сделано. Сам Маврокордато, весьма обеспокоенный тем, что турецкий флот по-прежнему дислоцируется в Южной Адриатике, немедленно уехал, чтобы посетить Гидру и Спеце — два из трех островов (третьим был остров Псара в Эгейском море), от которых зависело пополнение экипажей и увеличение количества судов революционного флота; поддержка их жителей должна была иметь жизненно важное значение в надвигающейся битве на море. Он вернулся только в мае 1822 г.; направившись прямо в Миссолунги, занялся укреплением оборонительных сооружений города.
Таким образом, греческая конституция по-прежнему во многом оставалась мечтой в глазах как греков, так и иностранцев. Можно сожалеть о том ответе, который дал на Корфу сэр Томас Мейтленд новому греческому правительству, когда оно обратилось с просьбой возвратить ему реквизированный им корабль. Однако его реакция, пожалуй, не слишком удивляет:
«Его превосходительство только что получил письма от лиц, которые присвоили себе имя греческого правительства, от посланца, ныне находящегося в этом порту…
Его превосходительство не имеет представления о существовании „временного правительства Греции“, и по этой причине не может признать за ним подобные полномочия… Он не станет вступать в переписку ни с одной номинальной властью, о которой не располагает сведениями».
Для греков первый год их революции был на удивление богат успехами. К настоящему моменту греческое восстание приковало к себе внимание Европы. Отряды молодых филэллинов, вдохновленных свежими воспоминаниями о полученном ими добротном классическом образовании, отправлялись в путь из Англии и Франции, Германии и Испании, Пьемонта и Швейцарии и даже из Польши и Венгрии, садясь на любое попутное судно, которое доставило бы их к театру военных действий.