События достигли апогея в 1908 г., когда 3 июля некий майор Ахмед Ниязи, находившийся в глубоком тылу в Македонии, между Монастиром и озером Охрид, поднял своих людей на открытое вооруженное выступление. Многие младшие офицеры, дислоцированные в других пунктах в Македонии, присоединились к нему, КОП с энтузиазмом поддержал его, и к концу лета большая часть северной территории нынешней Греции восстала с оружием в руках. Войска, поспешно отправленные через Анатолию, почти тотчас же заражались господствующим настроением, и Абдул-Хамид понял, что должен действовать быстро, если желает удержаться на троне. 24 июля он объявил, что конституция 1876 г., действие которой было приостановлено, немедленно вступает в силу. За этим известием последовала общая амнистия для всех политических заключенных и ссыльных. Наконец 1 августа еще одним постановлением султан упразднил тайную полицию, отменил произвольные аресты, провозгласил право на заграничные путешествия, религиозное и расовое равенство и пообещал реорганизовать все существующие в стране органы управления.
Благодаря быстроте и масштабам реакции на происходящее султану удалось нанести КОП серьезный удар, но остальные его подданные ликовали. Они ожидали, что Абдул-Хамид будет продолжать неукоснительно держаться тех абсолютистских принципов, которые лелеял прошедшие двадцать два года, и что если он и пойдет на уступки, то их из него придется просто «выжимать». Теперь внезапно случилось так, причем без единого выстрела (если не говорить о Македонии), что он буквально поднес им на блюдечке с голубой каемочкой куда больше, чем они смели надеяться. В ту пятницу он проследовал по улицам Константинополя через ликующие топы на молитву в соборе Святой Софии — после турецкого завоевания 1453 г. его превратили в мечеть. За четверть века он впервые набрался храбрости, чтобы пересечь бухту Золотой Рог.
Столь интенсивное развитие событий неизбежно оказало эффект далеко за пределами Османской империи. В Вене более всего беспокойства вызывала территория Боснии и Герцеговины. Хотя формально она принадлежала Турции, австрийцы уже много лет распоряжались в ней как в одной из своих провинций. Что, если окажется, что оттуда необходимо направить депутатов в новый двухпалатный парламент, открытие которого вскоре намечалось в Хираганском дворце? Правительство императора Франца Иосифа времени не теряло: 6 октября 1908 г., всего через неделю после имевших эффект разорвавшейся бомбы действий султана, оно издало постановление об аннексии Боснии и Герцеговины. За 24 часа до этого принц Фердинанд Саксен-Кобургский — ставший в 1887 г. князем Болгарским — избавился от османского сюзеренитета и объявил себя царем Болгарским (он вынужден был сменить этот титул на менее значимый и провозгласить себя королем; эту цену ему пришлось заплатить за то, что великие державы признали его несколько месяцев спустя). Тем временем Крит предпринял еще одну попытку осуществить свой долгожданный эвносис, хотя появление британской военной эскадры в критских водах послужило отрезвляющим напоминанием о том, что Британия не потерпит передачи власти, пока сама не будет готова к этому.
В Константинополе вскоре стало ясно, что события мирной революции зашли слишком далеко и развиваются слишком быстро. Исламские фундаменталисты, шокированные внезапным появлением на улицах женщин с неприкрытым лицами, начали кампанию за восстановление традиционных ценностей. С этой целью они создали так называемое Общество исламского единства, причем одним из членов-основателей стал четвертый сын султана. Ходило множество слухов о том, что оно получает финансовую поддержку из Йылдыза, однако они ни разу не подтвердились. В апреле 1909 г. еще одна демонстрация студентов-теологов — к ней, что удивительно, присоединилась часть войск из местных гарнизонов — пошла еще дальше, требуя отставки правительства и его замены сторонниками исламского фундаментализма, которые установят режим в строгом соответствии с законами шариата и усилят авторитет султана за счет придания ему религиозной роли Калифа. Абдул-Хамид одобрил эти требования (общественность сочла, что он сделал это, пожалуй, слишком охотно).