Срезанные цветы

– Мы вышли все вместе. Но первой уехала Таня, потом я, Тоня садилась в машину, а Ирма и Оксана стояли на стоянке и о чем-то разговаривали.

– Спасибо, Роза Павловна, что уделили мне время. – Наполеонов направился к двери.

– Александр Романович! – догнала его Кулешова уже в коридоре.

– Да?

– Вы найдете его?

– Его?

– Ну да, убийцу.

– Вы не думаете, что это может быть она, женщина?

– Ну что вы! – возмутилась Кулешова. – Разве женщина может быть способной на такое?

Наполеонов пожал плечами и ответил:

– Кто бы это ни был, мы постараемся задержать его как можно скорее.

Вечерние сумерки стелили мягкий свет, и Наполеонов решил, что самое время отправиться в клуб «Дикая рябинка». Макарова должна быть уже там, но музыка начинает звучать позднее, то есть он успеет поговорить с ней.

Прямо возле крыльца клуба росла настоящая рябина. Она как раз собиралась зацвести. Наполеонов вошел в клуб и развернул перед охранником свое удостоверение.

– Вы к хозяину? – спросил тот.

– А кто у нас хозяин? – ответил следователь вопросом на вопрос.

На лице охранника появилось выражение крайнего изумления. Он просто не мог понять, как это кто-то может не знать имя владельца «Дикой рябинки».

– Наумыч хозяин! – вырвалось у него, но он тотчас поправился: – Сергей Наумович Солодовников.

– Нет, я не к хозяину, – хмыкнул Наполеонов. – Мне нужна Антонина Геннадьевна Макарова. Она пришла?

– Да, Тоня здесь. Пройдете по коридору мимо зала до поворота, там первая комната ее. Ну, типа гримерки, – пояснил охранник.

– Премного благодарен.

Охранник еще минуту смотрел вслед показавшемуся ему странным следователю, потом набрал номер начальника службы охраны.

– Алло! – гаркнула трубка.

– Это Толик.

– Знаю!

– Тут к нашей Тоне пришел следователь.

– Какой еще следователь?!

– Наполеонов Александр Романович.

– Ладно, молодец, что позвонил.

Кудряшов Василий Михайлович – начальник охраны клуба «Дикая рябинка» – до ухода на пенсию по выслуге лет работал в милиции, и у него по сей день имелись связи в полиции, поэтому ему вскоре было известно, что интерес следователя к пианистке клуба Макаровой с самим клубом никак не связан. О чем он на всякий случай и проинформировал Солодовникова.

Тем временем Наполеонов, не догадывающийся, какой переполох он устроил своим приходом, постучал в дверь гримерки пианистки.

– Открыто, – раздался приятный женский голос.

Наполеонов вошел и увидел женщину лет тридцати пяти с рыжеватыми локонами до плеч, в изумрудном платье, шелковая ткань которого стекала волнами до щиколотки. Она смотрела на следователя слегка прищуренными глазами, цвет которых был близок к изумрудному. По тому, как она прищуривалась, Наполеонов догадался, что женщина близорука, но очков или линз почему-то не носит.

Он подошел к ней почти вплотную и представился. Потом спросил:

– Вы Антонина Геннадьевна Макарова?

Она кивнула и произнесла скорее утвердительно, чем вопросительно:

– Вы из-за Оксаны?

– Да…

– Садитесь. – Она убрала с обитого зеленым плюшем кресла ворох скомканной ткани, скорее всего, это были сценические костюмы.

Наполеонов сел. Кресло оказалось удивительно удобным, не жестким и не мягким до такой степени, что севший в него как бы проваливается в глубину. Женщина выкатила из-за столика с зеркалом крутящийся стул и пододвинула его поближе к креслу следователя.

– Вы давно работаете пианисткой в клубе «Дикая рябинка»?

– Скоро десять лет.

– И вам нравится здесь?

– Почему бы и нет? – пожала она плечами.

По лицу Макаровой он видел, что женщина не понимает, зачем он задает ей эти вопросы, и решил пояснить:

– Ведь у Оксаны Симоненко тоже когда-то была творческая профессия.

– Была, – печальным эхом отозвалась пианистка.

– Антонина Геннадьевна, вы хорошо знали Оксану?

– Еще бы! – воскликнула та и, не удержавшись, добавила: – Оксана глупо поступила, бросив сцену.

– Почему?

– Потому что, когда детей отправили учиться за границу, на нее напала тоска зеленая! Она не знала, чем себя занять, даже ходила на какие-то дурацкие курсы.

– На какие?

– Да я уже и не помню.

– А в браке Оксана была счастлива?

– Вполне, – повела плечами Антонина.

– А нельзя ли поконкретней?

– Да уж куда конкретней, – отмахнулась пианистка и тут же спросила: – Вы сами женаты?

– Нет еще.

– Тогда даже не знаю, как вам объяснить. – Она задумалась.

– Объясните, как сумеете, я понятливый, – улыбнулся он.

– Ну, хорошо. Вы, наверное, знаете, что, когда люди женятся по любви, они первое время охвачены страстью, ни минуты не могут прожить друг без друга, и им кажется, что так будет всегда. – Она вопросительно посмотрела на следователя.

Тот кивнул, соглашаясь.

– Но проходит какое-то время, – продолжила Макарова, – накал страсти спадает, люди привыкают один к другому или даже друг от друга устают. Одни оказываются к этому готовы, другие нет.

– Вы хотите сказать, что ваша подруга оказалась не готова к тому, что супруг несколько поостыл к ней?

– Вроде того.

– Симоненко хотел развестись с женой?

– Упаси боже! Что вы такое говорите! – протестующее воскликнула Макарова.

– В таком случае выходит, что Самуил Семенович решил несколько разнообразить свою интимную жизнь?

– Вы догадливы.