Срыв* /*Fehlschlag/

 И сейчас, выходит, он усомнился во мне? Во мне, которого знал пятнадцать лет? Будучи крестным отцом моего сына? Боже, неужели мои дела НАСТОЛЬКО плохи, что даже Олли поверил, что я мог притащить в номер несовершеннолетнего мальчика, накачать его наркотиками и уложить в постель?…

Мне принесли, наконец, одежду и мобильный телефон. Я увидел несколько пропущенных звонков: сын. Сердце сделало скачок и забилось, как отбойный молоток. Что должно было случиться, чтобы тринадцатилетний пацан названивал мне весь прошлый день, хотя до этого забывал звонить даже раз в неделю?

– Макс, это папа. Что случилось?

– Папа! Папа, у тебя все хорошо? Папа! – голос мальчика срывался и звенел, словно он вот-вот расплачется.

– У меня все в порядке, – покривил я душой, – а в чем дело?

– Тут… по телевизору… и в газетах… – ребенок не выдержал и засопел, и я понял, что он пытается сдержать слезы.

Вдоль позвоночника прошел мороз. Значит, то, что произошло со мной здесь – это еще цветочки. Первая часть, так сказать, этой оперы. И есть что-то еще, о чем я пока не знаю, валяясь в наркотическом сне и оправдываясь за незнакомых мне мальчиков.

– Макс, я не знаю, что там у вас в газетах и по телевизору, но я разберусь, обещаю тебе.

– Папа, тебя посадят в тюрьму?

Трубка чуть не выпала у меня из рук: что там, черт возьми, такого показывают?…

– С чего ты взял?

– Сказали, что… там были наркотики. А за наркотики ведь сажают в тюрьму, правда?

Я пытался собраться с мыслями: газеты и телевидение разнюхали эту историю и обсуждают ее? Вполне ожидаемо, впрочем. Слава богу, ничего нового. Как только выяснится правда, они заткнутся. Хотя, и не сразу. Общее впечатление о моей персоне будет основательно подпорчено.

– Нет, малыш, полиция уже разобралась, что никаких наркотиков не было. Просто об этом еще не знают на телевидении. Или просто не хотят рассказывать. Ты же знаешь, они любят сенсации. Мы говорили об этом, помнишь?

– А этот парень? Он теперь будет жить с тобой? Надо мной смеются в школе, потому что везде эти фотографии, и ты там голый, папа…