Если Гиммлер хотел сохранить Гедвигу, ему следовало найти ей где жить. Но вот как? Рейхсфюрер был повелителем империи СС, хозяином эсэсовских предприятий, руководителем самой могущественной полицейской машины в истории Германии, но у него не было личного состояния. Он не мог придумать ничего другого, кроме как обратиться за ссудой в партийную канцелярию. Борман щедрой рукой выделил 80 тысяч марок, и Гиммлер на эти деньги построил дом для Гедвиги в Берхтесгадене, неподалеку от Кенигзее. Этот дом стал не только «супружеским гнездышком в снегах», как его назвали, но и основой временного союза Бормана с Гиммлером, потому что его скучающая в одиночестве Гедвига подружилась с женой Бормана, Гердой, жившей по соседству.
Довольно близкий контакт установился и у мужчин. Герда Борман однажды написала мужу: «Ах, папочка, трудно представить, что может случиться, если вы с Генрихом чего-нибудь не продумаете. Фюрер ведь не может все делать один. Так что держитесь вместе и позаботьтесь обо всем сами». И Борман заботился. Он очень заботился о том, чтобы «дядя Генрих» не захватил слишком большую власть, и вместе с тем подбадривал его в минуты депрессии и одергивал, если тот позволял себе критиковать фюрера. Однажды Гиммлер посетовал, что шеф его не ценит и считает, наверное, что он, Гиммлер, только для того и годен, чтобы поднимать новые дивизии ради фюрера. Борман его успокоил, но и предостерег, чтобы не заходил слишком далеко, говоря о Гитлере. А Герде написал: «Его унылый критицизм неприятен. В конце концов, фюрер есть фюрер. Куда же нам без него».
До тех пор пока на кону не стояли жизненно важные интересы СС, Гиммлер намерен был всеми способами препятствовать тому, чтобы амбиции и жадность всякой мелочи привели его к столкновению с ментором, который к тому же охранял единственную дверь, ведущую к его полубогу – Гитлеру. Любые замечания в адрес партии были под запретом.
Но Гиммлер не учел бьющего через край честолюбия некоторых своих подчиненных. Они смотрели на партию совсем иначе и не имели личных причин церемониться с партийными функционерами. Выдающийся пример являл собой Отто Олендорф – образец шизоидного эсэсовского интеллектуала. Он мог в одно и то же время управлять армией шпионов и грезить о роспуске партии, чтобы она уступила место носителям новой культуры – ордену нацистской знати. Это одна из самых противоречивых фигур в мире СС. Гиммлер видел в нем «мыслящую машину», но для историков это головоломка. Олендорф руководил уничтожением 70 тысяч евреев, и в то же время его ужасала жестокость хозяев в коричневых рубашках. И некстати для Гиммлера этот человек оказался во главе внутренней службы СД.
Друзья Олендорфа потом пытались представить его чуть ли не борцом сопротивления в рядах СС, как бы рупором внутренней конструктивной оппозиции. Правда, они умалчивали о том, что он стал, так сказать, оппозиционером поневоле, скорее жертвой, чем организатором, в цепи событий, которые сам же инициировал. Уже упоминалось, что Олендорф составлял обзоры общественного мнения «во всех сферах жизни» страны, так называемые «доклады из рейха».
Здесь-то и находились истоки конфликта. СД было запрещено собирать информацию о жизни партии, но разве можно охватить «все сферы жизни», не касаясь важнейшей – то есть партии.
Пугаясь собственной осведомленности, Олендорф все же с удовлетворением понимал, что, по-видимому, ни одна подробность внутрипартийных раздоров не ускользает от его информаторов. Они четко фиксировали свидетельства властных устремлений боссов, неэффективности партийной пропаганды, неумелой работы гауляйтеров. Напрасно он пытался притормозить механизм, который сам привел в движение, и уверял руководство СД, что делает все, чтобы его доклады «вовсе не имели целью подрыв позиций партии, наоборот – единственная цель его структуры – укрепление нацизма».
В 1941 году он провозгласил в одной из своих директив: «Позиция законодателя неизменно должна быть созвучна политическим и идейным принципам национал-социализма».
По основному вопросу прав и свобод человека установки Олендорфа не особенно отличались от идей других манипуляторов законом. В тезисах лекции, прочитанной в октябре 1942 года, сохранилось упоминание о Гансе Франке, который стал критиком полицейского государства. Олендорф объявил его пособником английских плутократов. И тут же, со свойственным ему искусством парадокса, он доказывал, что беззаконие представляет собой просто высшую форму законности. По мысли Олендорфа, закон должен защищать общество в целом, а не отдельных лиц. Защита закона тождественна защите рейха, и если рейху угрожает опасность из-за деятельности идейно ненадежных судей, то полиция может и должна «корректировать неадекватные приговоры» и «противостоять нерадивым слугам правосудия».