Информаторам СД предлагали «выбирать между партией и СС», а часть видных нацистов объявила СД бойкот. Под давлением волны протестов Гиммлер 18 марта 1943 года направил Борману письмо с заверениями, что «снова дал сотрудникам СД самый строгий приказ не вмешиваться в дела партийного аппарата». Борман был вполне удовлетворен этими заверениями. Он знал, что Гиммлер не любит интеллектуала Олендорфа, считая его заносчивым всезнайкой. Из-за Олендорфа Гиммлер бы, во всяком случае, не стал ссориться с партией. Он сократил число сотрудников СД, постоянно им выговаривал за их затеи, даже угрожал арестовать Олендорфа и распустить внутреннюю службу СД за вмешательство в партийные дела. Рейхсфюрер не хотел показывать «доклады из рейха» Гитлеру, хотя они были, пожалуй, наиболее реалистичным отражением истинного положения в стране. Запись Керстена: «Об этом не может быть и речи, – сказал Гиммлер, – они слишком пессимистичны. Они, скорее всего, просто помешают фюреру действовать». На вопрос Керстена: «А если они правдивы?» – Гиммлер ответил: «Не имеет значения. В подробности, от которых нет никакой пользы, лучше не посвящать фюрера, даже если они кому-то кажутся очень важными».
Но Олендорф не выказал ни малейшей склонности подчиниться приказу рейхсфюрера, и СД по-прежнему держала под наблюдением партийных боссов. Тогда многократно осмеянный Геббельс, призвав на помощь Бормана, потребовал, чтобы «доклады из рейха» были вообще запрещены или же, по крайней мере, согласовывались с материалами, которые готовит его министерство пропаганды. Геббельс говорил, что эти доклады «рассчитаны на то, чтобы создать у руководства партии впечатление о пораженческих настроениях в народе». Гиммлер, видимо, в чем-то еще уступил, так как Геббельс 12 мая 1943 года записал в дневнике: «Гиммлер готов прекратить донесения СД из-за их пораженческого эффекта». Но Геббельс, как обычно, опередил события. На самом деле Гиммлер ждал, что сделает Борман.
А Борман не делал ничего.
Затем произошло событие, радикальным образом изменившее их взаимоотношения, – в августе 1943 года Гиммлер был назначен рейхсминистром внутренних дел. Партия и СС оказались лицом к лицу, и началась конфронтация двух полюсов власти.
Гиммлер очень скоро ощутил, что все теперь не так. Борман присоединился к рядам противников СД и потребовал строгого выполнения указаний партии. Это означало, что и влияние на общественное мнение относительно внутрипартийных дел, и оценка политической надежности правительственных чиновников являются исключительным правом партийного руководства. СД теснили со всех сторон. Тем же летом распространение «докладов из рейха» было резко ограничено, а через год и вовсе запрещено. Одновременно Борман запретил всем партийным функционерам работать с СД, а вскоре так же поступил Трудовой фронт. В СА это произошло еще раньше.
Можно было ожидать, что Гиммлер станет протестовать против выхолащивания его СД, хотя бы воспользуется властью, которой обладал. Ничего подобного он не сделал, то есть вообще ничего. Олендорф кипел: «Он имел власть но Германии от этого не было никакого толку. И он, и его власть – просто мыльный пузырь». А тактик Гиммлер не придумал ничего лучшего для спасения СД, кроме переговоров с партийной канцелярией о новом поле деятельности. К концу войны он все еще «переговаривался». Видимо, он и сам мало в них верил, поскольку давно передал часть официальных полицейских функций своего министерства в СД, чтобы сохранялась хоть какая-то основа для существования этой службы.
Самоустранение Гиммлера – один из примеров тех дефектов в системе СС, которые обычно были скрыты за фасадом всеобщей солидарности. СС никогда не осмеливались на открытую войну с партией – потому что их лидеры никак не могли договориться, какова же подлинная сфера их интересов.
Монолитное единство рядов СС – не более чем миф, сочиненный эсэсовскими пропагандистами. У самого рейхсфюрера не было иллюзий на этот счет. Еще в 1940 году он поделился с офицерами «Лейбштандарте» тревогой, которая порой одолевает его: «Ведь эти военные части СС могут существовать, только если существуют СС в целом – то есть если весь корпус станет действительно орденом, живущим по своим законам и осознающим, что одна часть без другой немыслима». В Познани в октябре 1943 года он высказался перед группенфюрерами еще яснее и конкретнее: «Горе нам, если возникнет раскол между СС и полицией. Горе нам, если неверное понимание своей миссии приведет руководителей того или иного управления к жажде независимости для своего ведомства, к желанию обособиться от всех остальных! Я не сомневаюсь, что, если мне суждено быть убитым, СС пришел бы конец». И снова: «Если только допустить, чтобы связи между организациями ослабли, можете быть уверены, что уже в следующем поколении все опять скатится в старую посредственность».