Уловки полномочного представителя не ускользнули от внимания Гитлера. 3 июля 1944 года Риббентроп телеграфировал Бесту: «В связи с рапортами о положении в Дании фюрер выступил с резкой критикой вашей политики по отношению к датчанам». Риббентроп потребовал от Беста немедленного и подробного отчета, в особенности по вопросу «почему, вопреки указаниям фюрера, вы продолжаете судить диверсантов, вместо того чтобы просто вести контртеррор». 5 июля Беста снова вызвали в Ставку. Гитлер рычал: «Эти господа вечно думают, что они умней меня!» Он возобновил приказ об усиленных ответных мерах и пригрозил, чтобы его полномочный представитель не вздумал заниматься самодеятельностью. Бест начал было возражать, но Гитлер заорал: «Не хочу ничего слышать!»
Группенфюрер Бест отсалютовал и вышел из кабинета. Когда он рассказал обо всем Риббентропу, тот вдруг задумался, а потом дал ему весьма своеобразный совет: «Поступайте, как вы считаете правильным и разумным. Но все приказы фюрера следует выполнять».
История с Бестом впервые ясно показала, что взгляды Гитлера и руководства СС на оккупационную политику не обязательно совпадают. Другой областью, где проявились эти различия, было отношение к так называемым «германским» народам. Конечно, и Гитлер, и эсэсовцы изъяснялись на одном языке нацистской догмы, но исходили они из разных принципов. Гитлер, со всей своей трескотней по поводу германизма, по сути, оставался именно немецким националистом периода империи. Любые межнациональные институты он расценивал как измену Германии. Руководители же СС действительно стремились к созданию Великого Германского рейха, который в будущем мог бы открыть эпоху братских взаимоотношений народов разных государств, хотя, разумеется, под главенством немцев. Однажды, в порыве энтузиазма, Гиммлер даже заявил, что следующим рейхсфюрером СС может быть и не немец. Гитлеру же эти «германические» изыскания Гиммлера казались смешными. Фюрер считал, что каждый ненемец, вступивший добровольцем в СС, если только ему не «промыли мозги», должен «чувствовать себя предателем собственного народа».
По контрасту с гитлеровской жестко ограниченной национальной программой лидеры СС склонялись «к политике, предусматривающей совсем иные отношения, – значительно большую самостоятельность» (выражение исследователя Пауля Клюке). Клюке полагал также, что Гиммлер «был готов принять нордические элементы из негерманских народов и даже специально их выискивать, хотя Гитлер находил эту затею очень и очень сомнительной».
Когда же Гиммлер углубился в свою программу германизма и занял ключевые позиции в оккупационной политике, расхождения между СС и Гитлером обозначились более отчетливо. Потребность в «германических» волонтерах для ваффен-СС и путаница враждующих нацистских клик на оккупированных территориях побудили фюрера назначить Гиммлера кем-то вроде верховного владыки над «нордическими народами». Указ фюрера гласил: «Рейхе – фюрер СС несет единоличную ответственность за взаимоотношения с германскими народами и группами этнических немцев и за выполнение общих требований германизма на оккупированных территориях». В административном управлении СС был создан Германский отдел (ГО) во главе с Францем Ридвегом. У него были форпосты в Осло, Копенгагене, Гааге, Брюсселе и плюс целая сеть местных ячеек под руководством СС. Эти организации вербовали добровольцев в войска СС, проверяли желающих вступить в общие СС на соответствие стандартам «германизма», устанавливали контакты с местными нацистскими князьками, издавали газеты и книги, занимались просвещением и воспитанием. Фанатикам пангерманизма уже виделась будущая Великая империя германских народов. Как говорил Бергер, «добровольцы войск СС вместе с другими членами СС из среды германских народов когда-нибудь заложат фундамент Великой Всегерманской империи». В протоколе конференции командного состава СС от 8 октября 1942 года записано: «Ответственность за общее руководство германскими регионами возложена на рейхсфюрера. Наша задача состоит в том, чтобы подготовить почву для нашего руководителя, так чтобы он мог впоследствии объединить германские страны во Всегерманскую империю. Эти страны войдут в ее состав без отказа от своей национальной и культурной принадлежности».
Но врожденный националистический инстинкт Гитлера шел вразрез с имперскими иллюзиями пангерманистов из СС. Он не выказывал ни малейшей склонности поощрять «германские» страны и предоставлять им хотя бы минимум автономии, который вполне допускали лидеры СС. А потому их пропаганда Великой Всегерманской империи не могла быть эффективной.