Читаем СССР. Жизнь после смерти полностью

Стыд – это главное ощущение, и индивидуальное, и коллективное, оставшееся от девяностых годов. Но это не был еще очищающий социальный стыд, «гнев, обращенный вовнутрь». Отношение к этому отрезку новейшей российской истории очень похоже на поведение участников грандиозной попойки на следующий день. Все было «серьезно», некоторым даже весело, но вспоминать не хочется никому.

У меня последнее время все чаще и чаще возникает ощущение, что в сегодняшней российской ситуации психоаналитик или даже хороший писатель, драматург разобрались бы лучше, чем экономисты или социологи. Эмоциональная, социально-психологическая составляющая мотиваций и поведения настолько существенна, что все процессы в обществе представляются развивающимися по законам личных, а не общественных отношений.

Да и отношения народа с государством сегодня в России напоминают отношения давних супругов, которые смертельно надоели друг другу, но развестись все не могут, потому что их многое связывает. Хотя бы общая загубленная жизнь.

Так или иначе, но эмоциональные переживания сегодня становятся чуть ли не более значимыми факторами социальной жизни, чем даже сама социальная жизнь. Отношение к выборам, кандидатам и депутатам, к политике вообще, восприятие реформ и реакция на них – все эти грани общественного сознания и социального поведения гораздо яснее понимаются «сердцем», чем умом, точно в соответствии с лозунгом предвыборной кампании Ельцина в 1996 г.

К 2000 г. усталость от 1990-х начала ощущаться значительно сильнее, чем даже прежде усталость от СССР. Уж очень трудные выдались годы, впору засчитывать год за три. И за это время россияне успели натешиться всеми недоступными прежде игрушками, включая предпринимательство, ночные клубы и магазины, «мыльные оперы», «изобилие» в магазинах, перестрелки на улицах, порнографические пресса и видео, свобода слова, – всем, чего так не хватало в «совке». Натешились и разочаровались. С предпринимательством везло далеко не многим, а многим как раз не везло, часто – смертельно. Изобилие, ночные клубы и магазины – дело хорошее, да только не всем доступное, «мыльные оперы» оказались скучноваты и длинноваты – что импортные, что появившиеся вскоре отечественные, порнография потеряла значительную часть привлекательности, став доступной. А в перестрелках, когда они под самым носом, а не на экране, ничего увлекательного нет.

Девяностые стали годами банкротства страны. И в нулевых это стало тем, что называют «очевидным фактом», когда по поводу чего-то складывается более или менее общее мнение, на которое ориентируются как при вынесении суждений, так и при принятии решений.

Банкротство констатировалось по всем статьям.

Банкротство экономическое.

Статистика динамики доходов населения за 14 лет (с 1991 по 2005 г.) показывает, что, как минимум, до середины нулевых население, по крайней мере, в части «белых» доходов, не богатело. Несмотря на заметный рост среднемесячной заработной платы в рублевом и долларовом эквивалентах, ее покупательная способность не растет. Так, среднемесячная начисленная заработная плата (в ценах 1991 г.) в 2005 г. была почти на 100 руб. меньше, чем в 1991 г., – 447 руб. по сравнению с 548 руб. Ухудшилось также соотношение среднемесячной заработной платы и выплат социального характера к величине прожиточного минимума, в 1991 г. оно составляло 335 %, а в 2004 г. – 264 %[170]. Конечно, статистика не учитывает теневых доходов, но ведь они были и в 1991 г., и в 1995 г.

Доклад научного коллектива Высшей школы экономики «Уровень и образ жизни населения России в 1989–2009 гг.» при всей своей оптимистичности, связанной в основном с констатацией победы рыночной экономики, поведал о весьма скромных успехах по части благосостояния населения. Авторы доклада заявляют: «С 1990 по 2008 г. уровень среднего текущего рыночного потребления за счет средств домашних хозяйств в России вырос на 45 %». А «сводный индекс благосостояния, который кроме рыночного текущего потребления учитывает изменения в ценовой доступности жилья (т. е. важнейшие элементы накопления домашних хозяйств), а также нерыночные индивидуальные услуги (здравоохранение, образование и социальное обеспечение), дает более скромный результат – рост на 32 %»[171]. В то же время ученые признают: «Наше исследование позволяет сделать вывод, что пока в повышении благосостояния, ставшего возможным вследствие создания рыночной экономики, успешно участвуют только верхние, наиболее состоятельные 20 % населения. На долю верхних двух квинтилей приходится половина всего прироста доходов. Третий квинтиль только-только вышел на уровень 1990 г., а 40 % населения с наименьшими доходами получают меньше, чем до начала реформ»[172].

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология