СССР. Жизнь после смерти

Проще говоря, от рыночных реформ, безусловно, выиграли 20 % населения, еще 20 % оказались более или менее «в плюсе», следующие 20 % остались при своих (но это в цифрах; статусные и моральные потери здесь не учтены), а 40 % проиграли. Нужно сказать, что большинство людей, даже из тех, кто считал себя в целом выигравшими от рыночных реформ, отчетливо осознавали незначительность своего выигрыша в масштабах истории и благополучия страны и в масштабах тех немногих огромных состояний, возникших в процессе всеобщей приватизации.

И все же экономическое банкротство не было бы так очевидно, если бы не было банкротства культурного и морального. Интересно, что экономические проблемы, связанные с необходимостью приспосабливаться к новым условиям, не говоря уже о лишениях, с которыми многим еще недавно советским людям пришлось столкнуться с началом «шоковой терапии», не оформились бы в такое очевидное для всех и хорошо осознаваемое ощущение огромных культурных потерь, культурной деградации в эпоху «отчаянного накопления». Культурное банкротство как следствие рыночных преобразований оказалось очевиднее экономического и легло в основу обобщенной оценки реформ.

Девяностым, какими бы «лихими» они ни были, спеть и показать по большому счету было нечего. А если и было, то слушать и смотреть это не слишком приятно и интересно. Картинка, с которой, по словам моего старшего сына, прочно ассоциируются девяностые годы: черный джип на обочине, открытые дверцы, из которых виден застреленный водитель, из приемника несется: «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы…». Ночь, зима…

Постепенно, но все более уверенно, советские фильмы и песни возвращаются в эфир и на экраны. «Старые песни о главном», появившиеся на экранах страны под Новый 1996 г., были не только очень успешным телевизионным проектом, это было еще признание культурной несостоятельности «периода Большого хапка». В конце концов, Великая Октябрьская революция победила и утвердила советский строй не только силовыми и экономическими методами, но и за счет новой мощной культуры, ставшей массовой и вовлекающей массы в культурное развитие и культурное строительство. Великие перемены Октября были спеты, сыграны, описаны и нарисованы, они получили свой язык и свои образы. У девяностых и всего процесса «урынкования» (это рыночные реформы по-польски, а в русском языке и русской реальности словечко смотрится удивительно точным и метким) были колоритные и весьма узнаваемые типажи, а вот образов не было. Так и хочется скаламбурить: написав – разве что образины. Были фигуранты, но не было героев. Деньги, вообще, не романтичны, прибыль хороша сама по себе, без поэзии, это же не любовь. Для рынка нет трагедий и страдальцев, есть убыточные сделки и неудачники.

Не менее сокрушительным и очевидным стало моральное банкротство. Сеанс магии с разоблачением, проделанный новыми элитами и властью в период перестройки, не просто подорвал престиж власти вообще. Он лишил миллионы людей исторического, да во многом и личного, прошлого.

Разоблачения времен перестройки принципиально отличались от разоблачений времен хрущевской оттепели. Тогда обличали сталинизм сам по себе, клеймили его как отклонение от ленинского курса, который был-де безусловно правильным и который обеспечил советским людям множество побед и достижений. Мы шли в правильном направлении, но тролли потащили нас кружным путем, на котором было много чего некрасивого и горького. Теперь мы выходим на столбовую дорогу и продолжаем идти туда же, куда и раньше, но уже без прежних трагедий и потерь. Ошибки, как коллективные, так и индивидуальные, были локализованы вокруг причастности к репрессиям. Это не отменяло личных трагедий, но и не перечеркивало недавнюю историю. Перестройка доразоблачалась до того, что вся система ценностей и целей, в которых 70 лет жила страна, была объявлена ложной.

Перестройка еще предлагала что-то взамен: социализм с человеческим лицом, демократию. «Шоковая терапия» все это тоже отменила, предложив простой и ясный лозунг: «Обогащайтесь!». Человеческая жизнь утратила ценность, приобретя цену – весьма, кстати, невысокую.

Михаил Веллер, автор злой и безжалостной сатиры на советское общество, так писал о девяностых: «Мы живем сегодня в простом и понятном мире, где безоговорочно правят открытая сила, жадность и жульничество. Афера и кража стали нормой жизни – от министра и прокурора страны… Никто больше не вспоминает о морали, честности и долге. Все признали, что быть проституткой лучше, чем ткачихой. Слово «продажность» исчезло из словаря, ибо само собой подразумевается, что каждый должен продаваться за сколько сумеет. Преступник и представитель государства соединились в одном лице. Противостояние личности и закона исчезло. Личность обнялась с законом и пошла косить капусту. Мошенник рискует только тем, что его пристрелит другой мошенник»[173].