Стая

Чапа, захлебываясь от собственного лая, отдыхала от высоких прыжков. Хозяин сторожки забирался по стволу выше и выше. Бим не лаял — злобно рычал. Каждый заживший нарывчик он снова чувствовал на своем теле.

Собаки долго не могли успокоиться. Первым пришел в себя хозяин сторожки. Не сразу, но до него все-таки дошло — волки не лают. Он, наконец, понял, кто загнал его на осину:

— А-аа! Сволочи! В другой раз картечь не перепутаю! А-аа!

Не обращая внимания на крики сверху, собаки подошли к рюкзаку.

Ткань оказалась крепкой, но запахи из рюкзака до раздражения щекотали ноздри. Пахло чем-то забытым. Бим и Чапа долго тащили рюкзак в разные стороны, и ткань не выдержала, с треском лопнула. На снег посыпались белые булки, буханки хлеба, сверточки и свертки. Палку колбасы разорвали с двух сторон, Биму достался кусок побольше. Через несколько секунд колбасы не стало.

— Уу! Твари! Посчитаемся ужо!

Собаки перестали смотреть на осину. Свертков на снегу было много. Прямо с бумагой Чапа ела халву, Бим расправлялся с сыром. Все было свежее, вкусное.

— Убью! Все равно убью, гады! Пе-ерестреляю!

Чапа проглотила липкую халву, подошла к осине, подняла морду на крик, встала на задние лапы и поцарапала ствол. Крик прекратился, сверху упал сломанный сучок. Чапа несколько раз тявкнула и вернулась к сосновому пню.

В лесу стало совсем темно, далеко на дороге вспыхнули тракторные фары, звук мотора насторожил собак. Убегать от разодранного рюкзака им не хотелось, на снегу дожидалось их еще много вкусного. Крик с вершины осины их не пугал, не портил им аппетита.

— Аа-а! Аа-а! Лю-юди! — человек на осине пытался перекричать шум дизеля.

Пришлось отбежать в темноту, лечь. Трактор не остановился, протарахтел рядом, а сучок, сброшенный на дорогу, не привлек внимания тракториста. Бим и Чапа снова вернулись к пню, тщательно обнюхивали теперь каждый сверток, ели с разбором.

Скрип полозьев насторожил собак. Скрип приближался, слышался людской говор. Есть больше не хотелось, но все равно оставлять добро было жалко.

— А-а! Помогите! Люди добрые, помогите! — голос с осины хотя и просил о помощи, но он осмелел, сделался несмолкаемым.

Бим прихватил в зубы буханку хлеба, Чапа сделала то же. Около соснового пня остался лежать драный рюкзак, рассыпанный сахар, булки и кусок туалетного мыла, надкушенный нечаянно Чапой. С буханкой хлеба в зубах она отбежала в глубь леса и ждала Бима. Обнюхав сосновый пень, он оставил на нем свою метку. Перехватил поудобнее буханку, поторопился за Чапой. Непрерывные крики о помощи с самого верха осины их уже не интересовали.

Павел Матвеевич спускался с осины очень медленно. Каких-то полчаса назад эту высоту он взял всего за несколько секунд и сейчас немножечко стыдился этого, пытался сам себе найти оправдание: «Не буду людей смешить. Какие, к черту, собаки. Волки! Волки загнали меня на дерево! Куда только охотники смотрят!»

Метра за два перед землей Павел Матвеевич вспомнил, как один из «волков» висел у него на брюках пониже ремня, потрогал ягодицу. Следы зубов удалось нащупать, пальцы наткнулись на клочок ваты…

Колхозный бригадир, встретив жену с автобуса, возвращался на лошади домой. Он-то и услышал крики о помощи.

Павел Матвеевич все-таки слез с дерева и никак не мог прийти в себя. Он прислонился к осине лбом, испуганно вздрагивал и на вопросы бригадира не отвечал. Наконец словно очнулся:

— Волки! Что стоишь? Топор в санях есть? Бери!

Озираясь по сторонам, поглядывая на притихшую жену, бригадир достал из саней топор.

— Видишь? — Павел Матвеевич смотрел на следы вокруг соснового пня, на разодранный рюкзак. Он теперь не сомневался, как и что говорить, верил — его спасли от волков. Как доказательство, повернул к бригадиру спину, нащупал торчащий клочок ваты, выдернул и показал: чудом спасся. В рубашке родился!

Павлу Матвеевичу поверили. Бригадир, не выпуская из рук топора, встал поближе к жене и спросил:

— Что будем делать?

— Лошадь попридержи! Слышишь, храпит? Зверя чувствует!

Бригадир кивнул головой, хотя храпа лошади и не слышал, крепко держал теперь и топор и вожжи, ждал приказаний Павла Матвеевича.

— Вот что, — Павел Матвеевич, собирая остатки не доеденного собаками сахара и половинки от рюкзака, кивнул на дорогу, — будем держаться вместе. Ты уж не бросай меня! Довези до сторожки, в дорогу ружье возьмешь.

До сторожки ехали молча. Топор теперь не мешал бригадиру держать вожжи, им вооружился Павел Матвеевич. Все трое вздрагивали, если шаг лошади почему-то сбивался, до боли в глазах вглядывались в темноту.

Доехали благополучно, хозяин пригласил спасителей в дом, заставил раздеться:

— Давайте обсудим все. Положеньице! Надо срочно звонить командиру. Из автомата бы их — жж-ик!

К звонку колхозного бригадира командир части отнесся с большим пониманием. Волки на территории военного лагеря его никак не устраивали. Да и не откажешь в помощи родному колхозу. Как-никак местное население его просит.

— Будем принимать срочные меры, — пообещал командир.