Сталин

Все сказанное отнюдь не имеет целью что-то оправдать в Сталине и сталинизме. Нет, конечно. Но появившиеся многочисленные публикации последних лет часто связывают все деформации, все ошибки и преступления только с одним человеком. Если бы все это было так, то мы бы давно уже освободились от сталинизма. Но Сталин умер, а сталинизм еще жив. Мне представляется, что исторически сталинизм стал одной из возможностей (предельно негативной) реализации тех идей, которые были изложены в марксистской доктрине. Извечное стремление людей к свободе, счастью, равенству, справедливости было весьма привлекательно выражено в марксизме. Его последователи часто полагали, что сама попытка творческой интерпретации

постулатов марксизма – уже ересь, отступничество, ревизионизм. Постепенно сложилось так, что любой отличный от сложившегося в марксизме взгляд стал считаться глубоко враждебным. Марксизм на каком-то этапе в значительной мере приобрел характер политической догмы, которая старалась не столько приспособиться к меняющимся условиям, сколько приспособить условия к своим выводам. В октябре 1917 года к власти пришли люди, которые считали себя вправе решать судьбы миллионов людей, не спрашивая их: хотят ли они таких перемен? Ленин, Троцкий, Сталин, прожившие до революции жизнь, слабо связанную с трудом рабочих, крестьян, интеллигенции, узурпировали право выбора судьбы для гигантской страны. Сталин лишь продолжил то, что начали Ленин и Троцкий.

Сталинизм максимально использовал увлечение русских революционеров радикализмом, когда во имя идеи считалось оправданным приносить в жертву все – историю, культуру, традиции, жизни людей. Обожествление застывшего идеала в конечном счете обернулось пренебрежением потребностями конкретных людей конкретного времени. Русский радикализм одевался в тогу революционного романтизма, отрицающего мещанское благополучие и буржуазную культуру. Именно Сталин выражал такие взгляды: во имя торжества идеи допустимо все! И никто никогда не говорил, что это глубоко антигуманная мысль, социальный грех перед народом. В этом отношении можно найти сходство, например, между Сталиным и Троцким. Диктатор связывал активное развитие собственной страны с «победой социализма во всех странах». Находившийся совсем в ином положении Троцкий, смертельно враждуя со своим главным оппонентом, провозглашал: «За социализм! За мировую революцию! Против Сталина!» Их радикализм при внешней политической противоположности двух «выдающихся вождей» родился на русской почве из преклонения перед идеей в ущерб действительности. Он отвергал историческое равновесие, баланс идей и бытия. Главное – «обогнать», «опрокинуть», «разрушить», «сокрушить», «сломать», «разоблачить», «пригвоздить»… Революционный радикализм, на котором паразитировал Сталин, с методической очевидностью создавал новую псевдокультуру. А главное место в ней было отведено его идеям. Без этого замечания, думаю, анализ сталинизма как аномалии истории будет неполным.

Пожалуй, следует напомнить один аспект той борьбы, которая сопровождала революционное развитие в канун Октября и позже. Я отнюдь не собираюсь воспевать меньшевиков, которые, хотя и считали себя рабочей партией, в значительной степени несли на себе печать мелкобуржуазного реформизма. Но нельзя не видеть, что они последовательно и настойчиво выступали против догматических, радикальных доктринерских начал, которые изнутри дегуманизировали и «обессиливали» марксизм. Меньшевизм оказался в конечном счете опрокинутым в политическом смысле, чего так добивался Ленин. Но меньшевистская критика Сталина, его глубокого антидемократизма помогает полнее понять некоторые стороны сталинизма. Меньшевики были неизмеримо ближе к идее демократического социализма, чем их непримиримые оппоненты.