Полицейский режим не был чрезмерно жестким: например, выезд за границу был делом весьма свободным. Для поездки за границу нужно было лишь написать заявление губернатору и заплатить небольшую пошлину. В 1900 году, например, около 200 тысяч русских провели по нескольку месяцев за рубежом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что главные ниспровергатели царизма находились за рубежом. Многие из них хорошо знали слабости департамента полиции и при формировании (после революции) новой системы безопасности пошли гораздо дальше в деле ужесточения порядка и правил, определяющих лояльность конкретного лица к Советскому государству.
Таким образом, у пришедшей к власти революционной партии, с одной стороны, были слишком слабые демократические традиции, чтобы воспрепятствовать быстрому росту бюрократии, а с другой – «доставшийся по наследству» полицейский опыт царского самодержавия, которое она низвергла. Поэтому неудивительно, что уже вскоре после Октября стали широко практиковаться самые жестокие репрессивные меры в отношении противников нового строя, меры, выходившие за рамки революционной законности. То была страшная опасность для свободы, за которую так ожесточенно боролись большевики. Незаметно, исподволь расчищалась тропа для будущего цезаря.
В переписке Калинина сохранилась выписка из Протокола Политбюро № 110 от 9 марта 1922 года. Уншлихт докладывал вопрос о борьбе с бандитизмом. Заслушав, Политбюро постановило: «Принять следующее предложение Уншлихта: предоставить ГПУ право непосредственной расправы
(выделено мной. –Секретарь ЦК
Расправа без суда… Дальше – больше. Вот еще такой документ:
«Москва, Б. Лубянка, 2
№ 243 511
Секретарю ЦИК СССР тов. Енукидзе
ОГПУ просит разрешения на внесудебный
(выделено мной. –1. Дело Бабина М.И., он же Рубин – меньшевик правой группировки «Зарист», обвиняемый по 62-й ст. Уголовного кодекса.
2. Дело Абрикосовой и других, в числе 56 человек, обвиняемых по ст. ст. 61, 66 и 68-й Уг. кодекса – крупная шпионско-фашистская организация.
Личный доклад по обоим делам сделает зам. нач. СООГПУ тов. Андреева. 5.IV.1924 г.
Ниже приписка: «Прокурор Караньян возражает по второму делу.
Чрезвычайные меры, внесудебные репрессии, которые можно еще как-то объяснить в контексте революции, гражданской войны, не были искоренены в условиях мира, были признаны нормальными актами и усилия Ленина, а после его смерти стали едва ли не обычным атрибутом «нового образа жизни». Достаточно было выдвинуть обвинение во «враждебных действиях» по отношению к новому строю. Бюрократия усвоила это правило жестокой игры раньше других. Постепенно новые поколения работников органов безопасности смотрели, в сущности, на каждого советского гражданина как на потенциального противника строя. Такое видение давало постоянные плоды. О них редко писали в печати, но в любом поселке, на заводе, в институте, наркомате люди, узнав о новом раскрытом «гнезде антисоветчиков», как-то внутренне еще больше сжимались, замыкались в себе, с подозрением смотрели на окружающих, были готовы поддержать любую новую «установку», «линию» руководства. Потенциальная (а часто и реальная) угроза кары духовно калечила людей.
Сталин получал множество докладов о политических настроениях, о наблюдениях за подозрительными элементами, о выявлении новых антисоветских групп. Вот, например, выдержки из одного такого донесения, которое легло на стол Сталину вскоре после окончания войны, – «Антисоветские группы среди интеллигенции и молодежи»:
«1) Дело антисоветской группы инженерно-технических работников НКПС в Москве: Д.Д. Терембецкий, В.Д. Бирюков, С.А. Бабенков (следует еще ряд фамилий. –
2) Антисоветская группа студентов московских вузов (5 человек), в т. ч. Медведский Л.А. – студент химико-технического института; Вильямс Н.И. – сын академика Вильямса, МГУ; студент Гастев Ю.А. – сын врага народа, троцкиста Гастева А.К.; мать и родной брат репрессированы, – тоже студент МГУ и др. Ведут антисоветские разговоры. Изъяты у членов группы стихи антисоветского содержания…