Сталин и его подручные

Главной мишенью этой операции был самый грозный из всех заграничных противников большевиков, Борис Савинков. Менжинский давно был знаком с Савинковым. Они вместе учились на юридическом факультете Петербургского университета, и оба какое-то время были многообещающими литераторами, прежде чем их поглотило революционное подполье. В отличие от Менжинского Савинков стал эсером: он верил в террор как в единственное орудие для уничтожения старого режима и в крестьян как создателей нового мира. Савинков бежал из России после того, как был приговорен к смерти за организацию серии политических покушений, но вернулся после Февральской революции и вошел в правительство Керенского. После большевистского переворота Савинков создал свою собственную партию, «Союз защиты Родины и свободы», и сражался против большевиков. После поражения Савинков бежал в Польшу и затем во Францию, где его романы, особенно «Конь бледный», создали ему мировую репутацию – романтическое воззрение на революционную политику, которым насыщены романы Андре Мальро и Альбера Камю, имеет своим истоком прозу Савинкова. Илье Эренбургу казалось, что Савинков – самый непостижимый и страшный человек, которого он когда-либо встречал; Сомерсет Моэм сказал, что Савинков – это то, чего боялись древние римляне, – рок взирает на тебя; Черчилль был поражен его «смертельно бледным лицом, тихим голосом, непроницаемым взором».

Опперпутс распространял дезинформацию размеренно и осторожно. Через два года Савинков клюнул на ложные сведения о «Тресте», об антибольшевистском подполье, будто бы связанном с либеральными демократами и с тайными сочувствующими в рядах самого ОГПУ. Вместе со своей любовницей Любовью Деренталь и ее мужем Савинков перешел советскую границу. Они завтракали на квартире в Минске, когда выдавшие себя за хозяев Пиллар фон Пильхау и Филипп Медведь их арестовали. «Хорошая работа, – сказал Савинков гэпэушникам. – Можно я кончу завтракать?» Всех заговорщиков отправили особым вагоном в Москву. На Лубянке Савинков и Артузов проявили друг к другу уважение во время беседы, а Любови Деренталь разрешили жить в одной камере с Савинковым.

Суд над Савинковым длился всего двенадцать суток (он признал свою вину по всем пунктам обвинения), был вынесен расстрельный приговор. Однако, отчаянно торгуясь с Дзержинским и Менжинским, Савинков согласился, в обмен на жизнь, писать своим союзникам за границей и убеждать их, что уже бесполезно бороться против советской власти. Ему обещали даже подыскать работу в ОГПУ, совместимую с его способностями. ОГПУ не торопилось. Савинков писал Дзержинскому: «“Исправлять” же меня не нужно, – меня исправила жизнь. Так и был поставлен вопрос в беседах с гр. гр. Менжинским, Артузовым и Пиляром: либо расстреливайте, либо дайте возможность работать» (48).

Дзержинский же с самого начала хотел расстрелять Савинкова. Планы Менжинского спасти после суда своего соперника и однокурсника были окончательно расстроены Сталиным, который заявил президиуму ЦК: «Я за десятилетний срок. Нельзя уменьшить этот срок, опасно, не поймут перехода от смертной казни к 3-м годам в отношении такого человека, как Савинков» (49).

Восемь месяцев Менжинский играл с Савинковым, как кот с мышью, а потом оборвал все переговоры. 7 мая 1925 г. Савинков якобы выпал из окна пятого этажа Лубянки. Всё – гэбистские сплетни, мемуары Хрущева, случайное замечание Сталина в конце жизни – наводит на мысль, что Дзержинский и Сталин приказали убить Савинкова. Сам Сталин отредактировал сообщение о смерти, напечатанное в «Правде».

«Тресту» и еще одной организации ОГПУ, «Синдикату-2», еще кое-что удалось, пока Менжинский их не прикрыл. В 1925 г. британский шпион (и одесский уголовник) Сидней Рейли (Шломо Розенблюм), в 1918 г. ускользнувший от смертного приговора одесской ЧК, поддался обману и добровольно вернулся через финскую границу. С ним несколько раз очень вежливо разговаривал Петерс. А затем во время прогулки в лесу Рейли по приказу Сталина застрелили в спину (50). Но подлинным торжеством Менжинского стала изощренная операция по выманиванию из Франции монархиста Василия Шульгина. Шульгину, перешедшему границу под чужим именем, дали конвой из чекистов, притворяющихся контрреволюционерами, и помогали искать больного сына (который на самом деле умер незадолго до того в психиатрической больнице). Шульгина так и не арестовали – агенты довели его до границы и, прощаясь, уговорили написать книгу. Что Шульгин и сделал, причем книга возымела двойное действие. Читатели-эмигранты могли убедиться, что в СССР и вправду существует подпольная оппозиция, но узнали также и то, что СССР процветает, а режим пользуется народной поддержкой.