Сталин. По ту сторону добра и зла

Уже через час в Смольном состоялось заседание ЦК, и на нем было принято решение отбить типографию и наладить выпуск газеты. Сталин на заседании отсутствовал, что вполне понятно: как главный редактор он был уже на месте и принимал соответствующие меры для выпуска газеты. И в 11 часов утра газета вышла из печати.

Днем Сталин выступил на очередном митинге в Политехническом институте. Куда, кстати, ему и принесла очередную записку вождя Фофанова. А затем он... пропал! Что, конечно же, не может не показаться на первый взгляд странным. Вообще, принято считать, что в сентябре — октябре 1917-го Сталин, по словам Дейчера, «отошел даже уже не в тень, в сумерки». Его уход в политическое небытие объяснялся в первую очередь тем, что в конце августа из тюрем вышли все видные большевики, и Сталин перестал играть заглавную роль в партии.

Вот только так ли это было на самом деле? И действительно ли один из главных партийцев, отдавший столько сил революции, в этой самой революции участия не принимал? Конечно, Троцкий воспользуется случаем и язвительно будет говорить о Сталине как о человеке, пропустившем революцию. «Когда между актерами, — напишет он в воспоминаниях, — распределялись роли в этой драме, никто не упомянул имени Сталина и не предложил для него никакого поручения. Он просто выпал из игры».

Да, в отличие от Бубнова, Дзержинского, Милютина, Подвойского и многих других, имени Сталина не оказалось в списке ответственных назначений. Нашли дело даже «предателю» Каменеву, которому поручили вести переговоры с левыми эсерами, но при этом забыли про человека, который столько сделал летом для спасения партии и самого вождя! Только вот забыли ли? И неужели такой человек, как Сталин, поддавшись мелочным обидам, не пошел бы на большевистский праздник из-за какого-то там Троцкого?

Да, конечно, пошел бы, если бы... не Ленин! А вернее, его панический страх оказаться в тюрьме. Кто мог спасти его в случае провала вооруженного восстания? Луначарский? Каменев? Зиновьев? Или, может быть, Троцкий? Тысячу раз нет! Его мог спасти только один человек, и этим человеком был старый и испытанный подпольщик Коба, Иванович и он же Нижарадзе! И сам того не ведая, ближе всех к возможной истине оказался не кто иной, как сам Троцкий!

«Возвращение к работе временно оторванных от нее членов ЦК, — говорил он, — отбрасывает его (Сталина. — Прим. авт.) от той выдающейся роли, которую он занял в период съезда. Его работа разворачивается в закрытом сосуде, неведомая для масс, незаметная для врагов».

Лев Давидович ошибался. Никто никуда Сталина не отбрасывал. Да и какая могла быть оторванность, если «связь с Лениным», по словам того же Троцкого, «поддерживалась главным образом через Сталина». И вряд ли Ленин оставил бы не у дел в самый решающий момент человека, которому не было равных по части устроения заговоров и вооруженных выступлений. Да и кого он мог поставить рядом со Сталиным, который чуть ли не два десятка лет ходил по лезвию бритвы и не только остался жив, но и выбился на самый верх большевистской партии.

Что же остается? А остается та самая работа в «закрытом сосуде», неведомая для масс и незаметная для врагов! И в этом была, вероятно, разгадка «оторванности» Сталина от революции, ибо он был призван обеспечивать безопасность вождя, которую тот, судя по всему, ставил куда выше всех мировых революций вместе взятых.

Его не было в Смольном! А что ему там было делать? Привлекать совершенно не нужное сейчас ни ему, ни Ленину внимание? Да и что делать «миротворцу», каким его уже знали в определенных кругах, в этом большевистском вертепе? И чтобы обезопасить себя (а заодно и Ленина), Сталину надо было держаться как можно дальше от Смольного, вокруг которого, надо полагать, собрались не только сочувствовавшие большевикам. Возможно, именно этим и можно объяснить то, что всего за день до переворота в своей последней предреволюционной статье «Что нам нужно?» он писал... о возможности бескровного переворота. И, упрекая за «роковую ошибку» всех тех, кто передал власть в Феврале Временному правительству, требовал «эту ошибку исправить теперь же». Но... мирным путем.

«Если вы не будете действовать дружно и стойко, — обращался он ко «всем трудящимся», — никто не посмеет сопротивляться воле народа. Старое правительство уступит новому тем более мирно, чем сильнее, организованнее и мощнее выступите вы... У власти должно быть новое правительство, избранное Советами, ответственное перед Советами».

* * *

Вместе с Троцким некоторый свет на поведение Сталина пролил и Подвойский. «Главный штаб восстания, — писал один из самых видных деятелей того времени, — был в Смольном. В случае разгрома Смольного были еще запасные штабы: в Петропавловской крепости и «фронтовые» — в Павловском полку, другой в казармах Балтийского экипажа, третий на «Авроре».