Сталин. По ту сторону добра и зла

Несмотря на воздвигнутую вокруг него глухую стену, Ленин сдаваться не собирался и пытался всячески поддерживать связь с внешним миром. И в первую очередь с Троцким. В середине декабря Ленин еще раз предложил Троцкому стать его заместителем в Совнаркоме, и тот снова ответил отказом. Больше они на эту тему не говорили.

Не сумев сделать Троцкого своим заместителем по Совнаркому, Ленин решил пойти ему на уступки по вопросу о Госплане, который Лев Давидович соглашался возглавить при условии, что тот заменит Рабкрин и таким образом станет играть доминирующую роль в управлении хозяйством. Потому и продиктовал в одно далеко не самое прекрасное для себя утро: «Я думаю, предложить вниманию съезда придать законодательный характер на известных условиях решениям Госплана, идя в этом отношении навстречу тов. Троцкому, до известной степени и на известных условиях». Правда, самого Троцкого во главе Госплана он не видел...

Сношения с Троцким вождь осуществлял через Крупскую, которая прекрасно понимала, что мужа убивает скорее отсутствие информации, нежели ее наличие, пусть и самой отрицательной. Сталину подобное своеволие не нравилось. По каким-то ведомым только ему причинам он теперь и не думал смеяться над дураками-эскулапами, запрещавшими политику интересоваться политикой, и чуть ли не каждый день предупреждал Надежду Константиновну о необходимости соблюдать предписанный вождю режим.

«Крупская долго терпела это, — рассказывал Г. Беседовских, — но однажды, когда Сталин позвонил ей и в грубом тоне заявил, что если она будет передавать больному Ленину жалобы Троцкого, он пришлет отряд ГПУ и выбросит ее из квартиры, а возле Ленина посадит сиделку.

Крупская не выдержала и резко оборвала Сталина. В ответ она услышала по телефону грубое ругательство, которое встречается в самых низкопробных притонах». Как потом выяснилось, Сталин не только обругал ее, но и пригрозил ей Контрольной комиссией и... отлучением от мужа.

Не привыкшая к подобному обращению Надежда Константиновна забилась в истерике, а, придя в себя, пожаловалась на хамство Сталина Каменеву. Но... чем мог помочь ей этот мягкий и не очень решительный человек? Только сочувствием...

* * *

Заглянуть в чужое сознание — дело безнадежное, потому никто не может сказать, о чем на самом деле думал Ленин, когда лежал в своем кабинете в Горках, отрезанный от всего мира. Но, судя по тому, что он рыдал от отчаяния и требовал дать ему яду, в состоянии пребывал крайне угнетенном. Тем не менее 23 декабря он попросил «разрешить» ему стенографистку. Врачи разрешили, и в тот же день М.А. Володичева записала в своем дневнике: «В продолжении четырех минут диктовал. Чувствовал себя плохо. Перед тем как начал диктовать, сказал: «Я хочу продиктовать письмо к съезду. Запишите! Продиктовал быстро, но болезненное состояние его чувствовалось».

Письмо начиналось так: «Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе...» Проинструктированные надлежащим образом врачи уже на следующий день отправились в Кремль и доложили Сталину, Бухарину и Каменеву о состоянии вождя и его диктовке. И те милостиво даровали больному «право» каждый день диктовать по 10—15 минут, «что не должно было носить характера переписки». Что же касается записок Ильича, то он «не должен ожидать на них ответа».

Свидания не разрешались, запрещалась любая политическая информация. Что, конечно же, не смогло еще больше ожесточить не только самого Ленина, но и его родственников, которые посчитали установленный для Ильича режим близкий к тюремному. Всего полгода назад Сталин от души потешался над глупыми эскулапами, запрещавшими «профессиональным политикам говорить о политике». Теперь ему было не до смеха...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

30 декабря 1922 года на I съезде Советов СССР Сталин зачитал Декларацию об образовании Союза и Договор между республиками. И вел он себя так, словно у него и не было никаких расхождений с больным вождем и всю заслугу по созданию Союза он мог приписать себе. Оно и понятно: все основные документы готовила его комиссия.

Однако Сталин не удержался от соблазна посвоевольничать даже сейчас и особенно выделил в своей речи Россию, которая, по его словам, превратила красный стяг из знамени партийного в знамя государственное, собрав вокруг него народы советских республик для объединения их в одно государство.

В тот день у Сталина был двойной праздник, поскольку ему удалось-таки втащить Грузию в состав Закавказской социалистической федерации, во главе которой было поставлено Закавказское бюро, а его секретарем был назначен Орджоникидзе, завоеватель Грузии и близкий друг Сталина. А вот погребенному в засыпанных снегом Горках вождю в тот великий для него день было не до торжеств.