Сталин. По ту сторону добра и зла

Что и отметили многие недоброжелатели Сталина, один из которых с нескрываемой иронией заметил: «К чему скромничать и отдавать свою кровь капля за каплей! Не проще ли отдать ее всю и сразу?» Был ли по-настоящему счастлив сам виновник торжества? Думается, вряд ли Каменев, Бухарин, Тухачевский и тысячи их сторонников хорошо знали «выдающиеся способности» «первого ленинца» и истинную цену всего этого славословия. И то, о чем уже молчали их языки, куда как красноречиво говорили их глаза.

Да что там Бухарин! Миллионы крестьян уже начинали видеть в нем отнюдь не великого вождя, а нового, еще более жестокого и беспощадного владыку, чью тяжелую руку они уже начинали чувствовать с осени 1927 года. И уж кто-кто, а они вряд ли могли восхвалять тащившего их назад — в крепостное право — человека.

Но... это все лирика, своей цели Сталин добился, его юбилей превратился во всенародный праздник, и отныне не только СССР, но и весь мир узнал о существовании в нем одного из самых великих людей, каких когда-либо видела история. И купаясь в лившемся на него со всех сторон елее, он готовился к новой, теперь уже сталинской революции. Именно она должна была поставить его в один ряд с классиками. А может быть, и выше. Ведь он намеревался сделать все то, о чем они только писали и чего не делал еще ни один человек в мире...

ГЛАВА ВТОРАЯ

А начинать надо было с того, с чего он уже, по сути дела, начал: с коллективизации. Без товарного хлеба ни о какой индустриализации нечего было и мечтать. О сплошной коллективизации Сталин заговорил уже в январе 1928 года, попутно намекнув, что не плохо бы заодно расправиться и с кулаками. Жизнь без расправы он уже не представлял. Да и как можно было иначе, если слово «кулак» отождествлялось у вождя со словом «саботаж».

Как видно, годы общения с великим учителем не прошли для его лучшего ученика даром, и Сталин умудрился напрочь забыть (это с его-то памятью!) то, о чем всего две недели назад так убедительно говорил на съезде партии, — о недопустимости насилия над кулаками и оберегавшей их от этого насилия советской законности.

Заменить основного поставщика зерна Сталин предложил быстрейшим увеличением в хлебной торговле доли государственных и коллективных хозяйств. Именно они и должны были, по мысли вождя, обеспечить «в течение ближайших трех-четырех лет» треть поставок зерна и тем самым снизить угрозу кулацкого саботажа.

С подачи Сталина местные власти уже с зимы 1928 года расписывали все преимущества колхозного строя, однако крестьяне вступать в колхозы не спешили. И если выразить всеобщее крестьянское настроение, то лучше всего привести фразу из доклада одного из местных начальников «наверх». «Настроение против колхозов, — писал он, — общее — даже у бедноты. Тяги в колхозы нет». В конце концов, Сталину надоело читать подобные донесения (а они шли отовсюду), и, видимо, решив сделать себе подарок ко дню рождения, он за полтора месяца до юбилея со страниц «Правды» объявил о «коренном переломе» в развитии нашего земледелия — от мелкого и отсталого к крупному и передовому», что означало сплошную коллективизацию и ликвидацию кулачества.

О причинах столь резкого преображения вождя мы уже говорили выше, остается только добавить, что коллективизацию начали проводить все под тем же большевистским лозунгом «Даешь!», с каким несколько лет назад «давали» Варшаву и Львов! Как? Да все так же, революцией «сверху». Благо, что спешащих в светлое царство оказалось предостаточно.

«История, — говорил Куйбышев, — не позволит нам продвигаться спокойно... мелкими шажками». «Словом, — клеймил Бухарина Киров, — давайте не спешить... Одним словом, правые за социализм, но без особых забот, без борьбы, без трудностей». «Это вопрос не пожеланий, — вторил им Орджоникидзе, — а политики, и политика товарища Бухарина утащит нас назад, а не вперед».

Догадывался Сталин о той, по сути дела, войне, которую ему придется вести с крестьянством? Не только догадывался, но и знал, поскольку эта самая война уже шла. В 1928 году поднялась Якутия, на следующий год восстание вспыхнуло в Бурятии, которое было потоплено в крови 35 тысяч расстрелянных. Но отступать не собирался. По примеру французских королей он уже мог в известной степени изречь: «Государство — это я». И ради этого самого государства был готов на все.

Чего он не знал, так это... какую именно проводить коллективизацию. Цель была ясна: переход от мелких и отсталых к крупным и общественным хозяйствам, способным произвести наибольшее количество товарного хлеба. А вот что из себя должны были представлять эти самые крупные и общественные коммуны, где общим было все; артель, где обобществлялись средства производства; ТОЗ, где в совместном владении находилась только земля и основной сельскохозяйственный инвентарь, — так пока и оставалось неизвестным.