Сталин. По ту сторону добра и зла

Попыхивая трубкой, Сталин внимательно прочитал переработанный документ и удовлетворенно кивнул:

— Ну вот, это другое дело...

Тимошенко и Жуков подписали директиву и передали ее Ватутину, который повез ее в Генеральный штаб. Члены Политбюро разошлись по своим кремлевским квартирам, а Сталин по своему обыкновению уехал на дачу.

* * *

О чем думал он, глядя сквозь стекла окон на спавшую последним мирным сном Москву? О том, что уже очень скоро огромный город узнает страшную весть о начале войны, которая принесет Советскому Союзу еще не виданные ни им, ни Россией бедствия? Или о том, насколько он оказался предусмотрительным и сделал все возможное для того, чтобы оттянуть войну? Об этом уже не скажет никто и никогда...

Сталин уснул в четвертом часу утра. А в это самое время командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский сообщил в Генеральный штаб о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов, а начальник штаба Западного округа генерал Климовских доложил Тимошенко, что немецкая авиация бомбит белорусские города.

Затем наступила очередь начальника штаба Киевского округа генерала П.А. Пуркаева и командующего Прибалтийским округом генерала Ф.И. Кузнецова, которые доложили, что немецкая армия перешла в наступление чуть ли не по всем западным границам. То, во что так не хотел верить Сталин, случилось, и началась самая страшная из всех известных на земле войн — Вторая мировая. Для Советского Союза она станет Отечественной, уже второй в ее истории..

ЧАСТЬ VIII

ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ...

ГЛАВА ПЕРВАЯ

22 июня около четырех часов утра Сталина разбудил начальник охраны генерал Власик. Звонил Жуков, который сообщил, что немецкая авиация бомбит наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Ошарашенный услышанным Сталин не отвечал, и Жуков слышал в телефонной трубке лишь его тяжелое дыхание.

— Вы меня поняли? — на всякий случай спросил генерал.

Сталин долго молчал и наконец приказал Жукову и Тимошенко ехать в Кремль и вызвать всех членов Политбюро. Положив трубку на рычаг, он хмуро взглянул на вытянувшегося Поскребышева. Ему не хотелось верить, что случилось самое страшное и началась та самая война, которую он оттягивал как только мог. Где-то в глубине души еще оставалась надежда на то, что это всего лишь очередная провокация, что скоро все будет выяснено и никакой войны не будет.

Когда Сталин прибыл в Кремль, члены Политбюро были уже в сборе. Ждали Молотова, который беседовал с немецким послом. Сталин молча курил. В кабинете стояла напряженная тишина, и только слышно было, как тикают огромные часы в углу. А в эту самую минуту Молотов читал только что полученную из Берлина телеграмму.

— Ввиду создавшейся для германской восточной границы опасности вследствие массированной концентрации и подготовки вооруженных сил Красной Армии, — словно в пустоту ронял он тяжелые слова, — германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры.

— Это объявление войны? — спросил Молотов.

— Да... — ответил посол.

В следующую минуту с Молотовым случился нервный стресс. Потеряв, как говорят китайцы, лицо, он кричал, что немецкое наступление является самым беспрецедентным в истории, что это самое настоящее вероломство и что смешно говорить о какой-то там концентрации советских войск, которые-де угрожают Германии. Высказав все, что он думал по данному поводу, Молотов вдруг произнес совершенно иным тоном:

— Мы этого не заслужили...

Посол пожал плечами, и до Молотова наконец-то дошло, что случилось непоправимое и изменить ничего нельзя. Он поспешил в кабинет Сталина.

— Германия объявила нам войну! — с порога крикнул он.

По словам очевидцев, при этом известии Сталин «упал в свое кресло... и последовала долгая, тяжелая пауза». Потрясенные услышанным, члены Политбюро молчали, не решаясь нарушить тягостную тишину. Первым ее нарушил Жуков, который попросил разрешения отдать приказ войскам задержать продвижение противника в глубь советской территории.

— Не задержать, а уничтожить! — не удержался Тимошенко.

Сталин кивнул:

— Давайте директиву войскам!

Как это ни печально, но даже сейчас, когда на западных границах грохотали пушки и лилась кровь, он все еще пребывал в уверенности, что воевать Красная Армия будет только на чужой территории и малой кровью. Потому и отдал приказ обрушиться на врага всеми силами и уничтожить его, а удары авиацией наносить на глубине германской территории до 150 километров, разбомбить Кенигсберг и Мемель, а от налетов на Финляндию и Румынию воздержаться.