Сталин против партии. Разгадка гибели вождя

Совершенно очевидно, что договариваться нужно было бы так, чтобы СЛОВО не было произнесено! Кто его произнес бы, тот автоматически подписывал себе смертный приговор: другие тут же отдали бы его на растерзание вождю или «общественности». Ведь все они боялись не только его, но и друг друга. Они друг другу не доверяли, находясь в отношениях соперничества, прикрываемого общей подчиненностью вождю и взаимной настороженностью. Так что «Вы-то как раз и не осмелитесь убить меня, потому что знаете, что, убрав меня, станете убивать друг друга» (Г.Г. Маркес).

Единственной возможностью приблизить смерть Сталина и единственной формой соучастия в осуществлении того, о чем они не могли не думать, было молчаливое взаимопонимание в неоказании ему срочной и квалифицированной медицинской помощи после того, как с ним случился инсульт. То, что это был именно инсульт, никаких сомнений быть не может. Все описания его последних часов говорят только об этом. И все решила сама природа, а не вероятные заговорщики.

Тактика их поведения, действительно, свидетельствует о том, что соратники не спешили с медицинской помощью.

В этом варианте действий (или, вернее, бездействия) не оказывался «подставленным» никто из них. Никто ничем связан не был. Никто никого в смерти вождя обвинить не мог. И действовали все в полном соответствии с установленным им же порядком: именно Сталин запретил кому-либо входить к нему без вызова.

Поэтому к Сталину долгое время не вызывали бригаду скорой медицинской помощи, формально действуя правильно. Они не были обязаны догадываться, что с ним что-то случилось, если он долго никого к себе не вызывает. И только сын Василий, правильно улавливая дух ситуации, обвинил их — всех вместе! — в смерти отца. Хотя дело решила сама природа, и вряд ли даже своевременная медицинская помощь смогла бы ему в чем-то помочь.

Сложность подобного рода договоренностей хорошо видна на примере событий августа 1991: путчистам хотелось, и в соответствии с развитием событий было остро необходимо, использовать силу. Но никто так и не решился отдать соответствующий приказ: каждый сознавал, что в случае успеха, достигнутого не без использования кровопролития, власть делить будут уже без него. Воспользовавшись взятой им на себя ответственностью, на него же и спишут все издержки акции, именно его выставив перед обществом в качестве инициатора.

Понимание этого и отсутствие взаимного доверия парализовало действия заговорщиков: каждый весьма отчетливо сознавал, что, отдавая приказ о начале насильственных действий, он подписывает себе приговор, который его же одно-дельцы с удовольствием приведут в исполнение, чтобы успокоить граждан и показать всем, что новая власть — за справедливость, против насилия и кровопролития.

Наконец, подумаем и о такой аналогии. Брежнев «был обнаружен уже остывшим своим адъютантом, который пришел будить генсека. Хотя он был давно и серьезно болен, но по-чему-то ни служба охраны, ни медики не держали вблизи не только врачей, но даже медсестры, и реанимировать его взялись охранники… но было поздно. Прибывшие реаниматоры лишь констатировали смерть…» (В.И. Болдин). Но ведь оснований опасаться Брежнева у его окружения не было, и входить к себе он не запрещал.

И, тем не менее, аналогия с последними часами жизни Сталина очевидна: человек остался без помощи в критический момент, видимо, дело не в отношении к конкретному лидеру, а в системе. При всех настойчивых декларациях заботы об обобщенном «советском человеке», заложенная в глубине политической системы отчужденность положения конкретного отдельного человека самым неожиданным образом актуализируется для ее главы. В момент, когда стираются различия между ним и любым из прочих граждан — в момент расставания с жизнью. Как бы ни сложна и иерархична была система взаимоотношений в обществе, перед природой равны все. И это выясняется самым наглядным образом в момент, когда именно она вступает в свои права»[115]

.

Согласимся с убедительной аргументацией профессора Л. Колесова относительно невозможности осуществления тайного сговора ближайших соратников с целью убийства Сталина, но сделаем при этом два замечания.

Во-первых, наличие у Сталина «Списка 213-и», подготовленного его секретной службой безопасности. Ближайшее окружение знало, как о существовании этого списка, так и о повадках заплечных дел мастеров указанной службы, а посему даже тайная мысль, которая могла возникнуть в голове его приближенных, казалась им преступной и ее гнали как можно скорее прочь.