Сталин против рептилоидов

— Значит, вы выстрелили шесть раз, — продолжил Эгунд.

— Никак он не хотел прощаться, — отвечала товарищ Незабудка. — Ему всё было мало.

— А где автомобиль, вы ж приехали сюда на авто.

— Его шофёр уехал на нём, когда понял, что с его руководителем покончено.

Тут пришёл товарищ Буханкин и доложил:

— Товарищ Эгунд, никто ничего не видел, и не слышал. Да и говорить никто не хочет, что не удивительно. Здесь, в Марьиной Роще, элемент проживает не пролетарский, а вовсе даже асоциальный.

Эгунд опять поугукал, раздумывая о чём-то, потом продолжил, поднимаясь с корточек:

— Товарищ Незабудка, а какой был автомобиль у товарища Пильтуса, что за шофёр у него был. Может, Вы знаете, кем работал вот этот вот товарищ, — он кивнул на ящера на гнилых досках. — Вы разбираетесь в автомобилях?

— У него был огромный, чёрный «Паккард» с откидным верхом, роскошное авто, — сказала красавица.

— Таких у нас не много, — произнёс Арнольд Буханкин. — Найти будет не сложно. It will be easy.

— А работал он уполномоченным по закупкам табака в МосГорТорге. У него водились деньги.

Про кокаин товарищ Ракель Самуиловна ничего говорить не стала. А и зачем?

— Проверим! — обещал Ян Карлович.

— А шофёром у него был татарин, он ему тут помогал. Он из бывших дворников, а этот, — она кивнула на ящера, — грозился его обратно в дворники отправить.

— А вот это будет не просто, — сказал оперуполномоченный англоман. — В Москве каждый третий дворник татарин.

— Его звали Ибрагим, — вспомнила красавица.

— Ну, тут каждый третий татарин — Ибрагим, — кичился своей осведомлённостью товарищ Буханкин.

— Товарищ Буханкин, идите, помогите товарищу Тыжных, — сказал Ян Карлович.

Когда молодой оперативник вышел, товарищ Эгунд подошёл к Ракель Самуиловне и сказал:

— А теперь расскажите мне всё как было, со всеми подробностями, даже с теми о которых дамы, как правило, умалчивают.

— Да рассказывать особо и нечего, и подробностей особых не было, — Начала вспоминать товарищ Незабудка.

— Тем не менее, всё как было, в мелочах.

В коридоре товарищ Буханкин увидал товарища Тыжных. Тот вертел перед носом омерзительного виду половую, заскорузлую от чёрной грязи тряпку.

— Ну и что ты там нашёл, пока меня не было? — спросил Арнольд Буханкин.

— Да вот, полюбуйся, — товарищ Тыжных кинул англоману тряпку.

Буханкин морщась поймал её, взял в два пальца, едва сдерживая в себе приступы брезгливости, достал лупу и стал разглядывать эту мерзость. Ничего любопытного не найдя, спросил у Свирида:

— И что в ней такого особенного?

— Особенного — ничего. Чего ж в ней особенного? Тряпка половая. Кровушку ею смывали со стен, да с пола. Не чуешь что ли, кровищей воняет?

— Фу, disgustingly, вот ты дурень деревенский, зачем мне эту дрянь сунул, — Буханкин откинул тряпку, стал, как положено англоману, тщательно вытирать руки большим платком. — И что думаешь, много ей смыли?

А «дурень деревенский» смеялся, глядя на коллегу и говорил:

— Да почём же мне знать, сколько этой тряпкой крови отмыто, много ли мало ли. Вот ты у дамочки лучше спроси, её раздевали, или так жрать хотели, с одёжей вместе?

— А зачем тебе это? — поинтересовался Буханкин. — Может, ты любишь послушать про раздетых дамочек?

— Дурак ты, Буханкин. Чтобы просто уяснить, сколько тут уже баб пожрали. Ежели раздевали, то куда их тряпьё девали, продавали или сжигали, или прятали?

— Сжигали, наверное, или продавали. Что и куда в этой халупе спрятать можно? Тут же пусто во всё доме — недоумевал Буханкин, который был в органах совсем недолго.

Свирид Тыжных тоже работал в КРО совсем недавно. Но был он деревенским, и в отличие от англомана, в совершенстве владевшего дедуктивным методом, знал, где обычно что-то прячут:

— Чердак да подпол, куда ж ещё прятать. Давай я чердак осмотрю, а ты подпол. Половицы плохо прибитые поищешь.

Но Арнольд Буханкин не согласен был с таким раскладом:

— А чего это ты чердак, а я подпол? Давай наоборот. let’s reverse.

— Давай, — сразу согласился крестьянский сын, морщась от непонятных слов, и достал топор из-за сложенных дров у стены.

— А ты дамочку-то разглядел? — игриво улыбнулся Буханкин, прежде чем уйти. — Какова конфета!

— Никакая она не конфета, — буркнул Свирид Тыжных сердито. — Она член ВКПб с шестнадцатого года, а сама проститутка. Вот так вот, брат.

— Не может быть⁉ — Округлил глаза Буханкин. — Откуда знаешь?

— Откуда, откуда? Оттуда! Сама она сказала! Сказала, что ей ящер три червонца предложил! За них и поехала. А ещё она Савинкова знала, сам слышал.

Но эсер Савинков на товарища Буханкина не произвёл никакого впечатления. Его больше удивляла сумма:

— Три червонца? — отказывался верить он. — Да нет, ты не расслышал. Не может быть, чтобы три червонца.

— Не веришь, так сам спроси. Я то небось, не глухой.

— А вот так и спрошу! — храбрился оперуполномоченный Буханкин.

— Брешешь, не спросишь, — Тыжных даже остановился, ухмылялся. — Забоишься!

— Спрошу!

— Забоишься.

— С чего бы? Я при исполнении, могу любые вопросы задавать.

— Охота глянуть. Без меня не спрашивай, — продолжал ухмыляться товарищ Тыжных, садясь на пол и что-то там ища. — А пока иди чердак погляди.