Сталин. Разгадка Сфинкса

После смерти Пилсудского в 1935 году, введшего режим так называемой санации (оздоровления) государства, его преемники, как-то Юзеф Бек, Рыдз-Смиглы проводили двойственную политику, в основном, враждебную СССР. В итоге, Польша оказалась между молотом и наковальней. Но даже после Сентябрьской катастрофы 39 года, военно-политическая элита страны не сумела объединиться и выдвинуть главу, которой повиновались бы беспрекословно. Хотя видные деятели санации, типа генерала Казимежа Соснковского, первое время, опасаясь ответственности за разгром, вели себя в эмиграции смиренно, впоследствии они продолжили свои козни и интриги, о чем убедительно поведал Климковский. Политическая значимость генерала Сикорского, главного оппонента Пилсудского еще до обретения Польшей независимости, мгновенно возросла. Он автоматически становится первым лицом разгромленной Речи Посполитой. Тем не менее, «парижско-лондонская» польская верхушка, формально сплоченная вокруг Сикорского, фактически препятствовала его деятельности как премьер-министра и верховного главнокомандующего.

Тому виною, отчасти, был сам генерал, недостаточно хорошо разбиравшийся в людях. В противном случае, он не отправил бы послом в Москву Станислава Кота, известного ученого-историка, но никудышного политика и организатора. Данного профессора Сталин называл в приватном порядке чуть ли не форменным болваном. Также Сикорский ни в коем случае не поручил бы формирование генералу Андерсу Польской армии в СССР.

Последний, испытывавший к русским неприязненные чувства и не веривший в их победу, воспользовался уступчивостью Сталина и вопреки договоренностям увел войска на Ближний Восток. Тем самым, Андерс упустил реальный шанс покрыть свое имя славой участием в завершающей фазе Сталинградской битвы. Правда, на выводе настаивали союзники, обеспокоенные нехваткой боеспособных частей на Среднем Востоке.

Официальный визит Сикорского в Советский Союз состоялся, когда исход битвы за Москву еще не был ясен. Климковский, занимавший на кремлевском банкете в честь польского премьера весьма почетное место, испытывал на нем весьма странные чувства. Он «видел, какое спокойствие выражали лица членов Советского правительства, хотя враг находился в каких-нибудь двадцати семи километрах от столицы. За Москву беспрерывно велись ожесточенные бои», и в то же самое время Верховный Главнокомандующий Сталин самым спокойнейшим образом «совещается и принимает гостей». Молодой польский офицер вспомнил по аналогии, как вело себя польское правительство и верховный главнокомандующий, когда немцы подходили к Варшаве. Ему было стыдно за своих более титулованных сородичей, произносивших «крикливые, чванливые и надменные речи». Из их хвастливых выступлений могло создаться впечатление, что воюет Польша, а не Советский Союз. И не последняя оказывает помощь с целью восстановления польского государства.

Сикорскому также становилось не по себе от поведения своих соотечественников, он понимал, «что эти люди сводят на нет с таким трудом достигнутое им улучшение польско-советских отношений». До конца своей жизни, преждевременно и столь трагически прервавшейся в результате таинственной авиакатастрофы над Гибралтаром летом 1943 года, Сикорскому не удалось наладить полноценного сотрудничества со Сталиным.

Климковский полагал, что физическое устранение генерала было выгодно не только его недоброжелателям-сородичам, но британцам. Так как «со смертью Сикорского англичане также получили свободу политических действий в польском вопросе»…

Во время своего нахождения в Париже Климковский отметил, что французы были не слишком гостеприимными хозяевами. Русские вели себя в более поздний период времени совершенно иначе. Французы ошибочно полагали, что «война разразилась из-за Польши», и, по меньшей мере, каждый третий не хотел сражаться. Они пребывали в подобном заблуждении вследствие недальновидной и непоследовательной политики своих руководителей.

Андре Моруа горько сожалел, что не внял в свое время настоятельным советам Черчилля «глаголом жечь» сердца соотечественникам с целью восстановления Францией былой воинской мощи. Позже, в книжке «Трагедия Франции» Моруа скажет, что непримиримая вражда двух наиболее влиятельных политиков: Даладье и Рейно, «которые несмотря на весь свой патриотизм беспрерывно боролись за власть», стали едва ли не главной причиной несчастий французов. «Вместо того, чтобы помогать друг другу и править страной сообща, они только и делали, что ссорились, а когда в дело вмешались женщины, взаимное ожесточение переросло в ненависть», отметил французский писатель.

В период, когда Франция вступила в страшнейшую из войн, доходило до абсурда. Два руководителя воюющей державы не разговаривали между собой.