Он все больше проявлял качества довольно ограниченного и бездушного исполнителя, без искры вдохновения и конструктивной инициативы. Отдаление Молотова от Сталина было неизбежно и происходило постепенно. В качестве министра иностранных дел он внес свою немалую лепту в кризисы с Югославией и блокаду Берлина. Но больше всего пострадала репутация Молотова из-за так называемого дела Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). По нему привлекался, в частности, к ответственности С.А. Лозовский (Дридзо), работавший заместителем Молотова. Оказалась замешанной в дела ЕАК и супруга Молотова, Полина, еврейка по национальности.
В первой половине сороковых годов постепенно сформировался обновленный состав лиц, приблизившихся к вождю. К несчастью, в мае 1945 году умер совсем молодой А.С. Щербаков, пользовавшийся во время войны исключительным доверием Сталина за свою порядочность и деловитость. Еще до войны падает влияние Кагановича, вследствие обнаружившейся его некомпетентности решения перманентно усложнявшихся управленческих задач. В результате взаимодействия Сталина с новыми фигурантами в период войны руководящее ядро партии и правительства, естественно, видоизменяется.
После войны старые соратники вождя еще со времен дооктябрьских как-то Молотов, Ворошилов и другие все больше уходят на второй план. Ближайшие сотрудники из числа военачальников также незаметно отодвигаются из числа приближенных. Сталиным решительно выдвигаются на ответственнейшие государственные посты относительно молодые партийцы, хорошо проявившие себя в годы войны. В своей деятельности новые кремлевские руководители проявляли определенную инициативу, стремились к самостоятельности в решении хозяйственных и организационных задач.
Одряхлевавший правитель оставался верен себе, он не препятствовал скрытому соперничеству, развернувшемуся среди своих сотрудников. Ближайшие сподвижники Сталина не отличались большой сплоченностью. Но Генералиссимус и не пытался заставить их дружить. Они были старательными и энергичными функционерами, а также умели заставить работать своих подчиненных.
Соратники Вождя очень часто спорили друг с другом, и Сталин поощрял эти диспуты, не только следуя принципу «разделяй и властвуй». Он искренне полагал, что в спорах рождается истина. Поэтому Вождь допускал определенный плюрализм мнений и в своем окружении, одновременно пытаясь извлечь из данного обстоятельства политическую выгоду. Оно, несомненно, позволяло ему лучше формулировать свои собственные идеи и предложения.
Однозначно, Сталин не доверял в полной мере никому из своего ближайшего окружения. Однако весьма сомнителен тезис о том, что Вождь, объявив во всеуслышание о своих предпочтениях правопреемства, преследовал какие-то далеко идущие определенные цели. В немалой степени он сам стал заложником той системы власти, которую создал. Поэтому не следует искать в умерщвлении Вознесенского и Кузнецова заведомого умысла со стороны Сталина. В первую очередь, они стали жертвами своих властолюбивых и жестоких одноуровневых собратьев, а также чрезмерной ретивости гэбистов.
Между тем проблема преемственности в руководстве страной приобретала все большую и большую актуальность. Разочаровавшись окончательно в поисках преемника в последний год своей жизни Сталин вновь обратился к ленинскому опыту.
Здоровье Сталина сильно ухудшилось к концу сороковых годов, что стало заметно невооруженным взглядом, в первую очередь, его ближайшим сотрудникам. Его хронические заболевания, прежде всего ревматические боли в мускулах, способствовали болезням сердечно-сосудистой системы. Как известно, «ревматизм лижет суставы и кусает сердце».
А избыточно усиленная насосная работа сердца при излишне большом объеме крови, участвующем в обращении, вызывает гипертензию — повышенное внутрисосудистое давление жидкости (крови, лимфы). Обильное питание, вкупе с малой двигательной активностью (гиподинамией) и курением способствовали атеросклерозу сосудов головного мозга и повышали риск инсульта.
Серьезные неполадки в организме Сталина — прямое следствие его весьма неупорядоченной жизни начали сказываться еще до завершения гражданской войны. В начале двадцать первого года, высказывая Ленину мнение о плане ГОЭЛРО, кавказец мимоходом упоминает, что нашел время и «имел возможность прочесть сборник» вследствие своего недуга:
«Болезнь помогла (нет худа без добра!)».