Да, уже сказывались годы. Сталин легко простужался, частенько болел ангиной. Поэтому Старостин загнал ключ в скважину так, чтобы Сталин не мог открыть дверь. Впустую прокряхтев около нее, Сталин попросил:
— Откройте дверь.
— На улице дождь. Вы можете простыть, заболеть, — возразил Старостин.
— Повторяю: откройте дверь!
— Товарищ Сталин, открыть вам дверь не могу.
— Скажите вашему министру, чтобы он вас откомандировал! — вспылил Сталин. — Вы мне больше не нужны.
— Есть! — козырнул Старостин, однако с места не двинулся. Возмущенно пошумев, что его, Генералиссимуса, не слушается какой-то охранник, Сталин ушел спать. Утром Старостин обреченно понес в машину свои вещи. Тут его вызвали к Сталину, который миролюбиво предложил:
— О чем вчера говорили — забудьте. Я не говорил, вы не слышали. Отдыхайте и приходите на работу.
Очередной фиктивный «заговор» как раз и породила болезнь Жданова, в борьбе с которой номенклатурная медицина, на ее несчастье, продемонстрировала свою неэффективность. Несмотря на тяжесть заболевания, требовавшего постоянного контроля, в течение трех недель, начиная с 7 августа, у секретаря ЦК не снимались электрокардиограммы. Лечащий врач Майоров вместо того, чтобы организовать правильный уход и надлежащее лечение, передоверил все медицинской сестре, а сам часами занимался рыбной ловлей. В итоге 27 августа Жданову опять стало плохо. На следующий день на Валдай вновь вылетели профессора Егоров, Виноградов и Василенко, захватившие с собой на сей раз для снятия электрокардиограммы Тимашук (вместо врача Карпай, которая находилась в это время в отпуске). Проведя обследование, Тимашук установила «инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка и межжелудочковой перегородки». Но ее мнение, противоречившее точке зрения профессоров-консультантов, последние сочли ошибочным и настояли на том, чтобы она переписала свое заключению в соответствии с ранее поставленным ими диагнозом: «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни». Однако 29 августа у Жданова, которому Егоров и лечащий врач разрешили вставать с постели, гулять в парке и смотреть кино, вновь случился сердечный приступ. Тогда Тимашук, страшась ответственности, которую могли возложить на нее в случае смерти Жданова, потребовала установления для больного строгого постельного режима. Одновременно она решила сообщить о своем первоначальном диагнозе начальнику главного управления охраны МГБ СССР Н. С. Власику, что и сделала, передав ему письмо через личного охранника Жданова А.М. Белова. Заключение Тимашук вместе с приложенными к нему листками кардиографии попало к Абакумову, и тот его вручил 30 августа Сталину. А на следующий день Жданов умер.
Костырченко Г.
«Все же необходимо признать, что у А. А. Жданова имелся инфаркт, и отрицание его мною, профессорами Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпай было с нашей стороны ошибкой. При этом злого умысла в постановке диагноза и метода лечения у нас не было».
Таким образом, сведения, сообщенные Тимашук следствию летом 1952 года о болезни и лечении Жданова, носили достаточно квалифицированный и в значительной мере обоснованный характер, что подтвердило данное 29 августа главным терапевтом Минздрава СССР профессором П. Е. Лукомским заключение, повторившее диагноз Тимашук.
Костырченко Г.
Приведем выдержку из статьи Уайта, напечатанную в «Ридерс Дайджест» в июне 1962 года:
«13 января 1953 года произошел самый страшный удар. Заголовки газет вопили, что девять выдающихся московских докторов (большинство из них иудеи) сознались в том, что они занимались отравлением своих пациентов в Кремле по заданию Американо-иудейского Объединенного Распределительного Комитета, работая в пользу всемирного иудейского заговора».
В течение 3 месяцев было арестовано бесчисленное количество иудеев. Потом милостиво умер Сталин 5-го марта 1953 года. Нетрудно догадаться, кто устроил этот «акт милосердия».
После того как Берия удалось добиться ареста профессоров, Тимашук была награждена, как разоблачившая врагов народа, но вскоре она погибла в автомобильной катастрофе.
Н. Власик.
И если у Сталина были пороки во взглядах на дела, в его отношении к людям, то развитию этих пороков значительно способствовало поведение Булганина. Подтверждением того, что это было так, является наш разговор со Сталиным по поводу смерти в 1947 г. генерал-полковника В. В. Глаголева. Сталин утверждал, что генерал-полковник Глаголев отравлен врачами. Я пытался возразить ему, ссылаясь на то, кому нужен Глаголев, не имевший большого государственного значения ни как генерал, ни как общественный деятель. Да и не такой уж он большой командир, чтобы врачи, рискуя всем, могли сосредоточить свое внимание на Глаголеве и отравить его.