Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать

Когда замысел был еще смутным, я поделилась им с давней институтской подругой. Услышав о «квартире, в которой живет дух Сталина», она спросила: «Твоими читателями будут подростки?» Сначала я удивилась: почему подростки? Потом вспомнила, что именно будучи подростком, в 13–14 лет, я все время сочиняла истории о привидениях. Писала рассказы в тетрадках, иллюстрировала и давала почитать тем, кому доверяла. Детство в родном доме было непростым периодом моей жизни, и интуитивным решением для меня стало удалиться в фантазии. Такое бегство иногда является формой психологической защиты ребенка, если реальная жизнь оказывается некомфортной или даже угрожающей. Вспоминаются герои известной серии книг К. Льюиса «Хроники Нарнии»: о детях войны, вывезенных из города, который постоянно бомбят. Эвакуированные, разлученные с родителями, они были, наверное, в ужасе, в смятении, боялись за родных, оставшихся дома. А мы, читатели, и не помним, что речь идет о Второй мировой войне, и вместо этого видим прекрасную сказку. В доме родственников дети находят портал – путь в волшебную страну. Нужно просто войти в платяной шкаф.

Иногда фантазии становятся способом психологического выживания – тогда они скрывают реальность, от которой человек бежит. «Хроники Нарнии» – сказки о борьбе добра и зла. Есть ли в них отголоски войны? Наверняка, хотя на первый взгляд речь идет совершенно о другом. В детстве мне тоже было трудно, и я придумывала рассказы о привидениях. Как отразилась реальность в этих историях? Сейчас я уже могу предположить. Я росла в доме, где жила, оставаясь скрытой, память о сталинских репрессиях. Если бы туда вошли призраки моих предков, если бы я могла увидеть их лица, спросить, как их зовут, что с ними случилось, почему мне о них не рассказывают… Но дух Сталина, посредством заданных им установок и сформированных привычек, не пускал в дом эти призраки. Люди и их судьбы оказывались стертыми из памяти. Это был дом не с привидениями, а как раз без привидений: их как ни зови – не дозовешься. Они вроде бы всегда рядом, толпятся за окном, за дверью – но не могут войти.

Зачем же их звать? Может, лучше не ворошить прошлое? Но я чувствовала: я нашла наконец то, что нужно. Меня постоянно преследовала мысль, что я должна «избавиться от чар», поскольку с детства чувствовала себя как будто заколдованной. Я росла робкой. Вроде не хуже других, но как будто в оковах. С возрастом застенчивые люди становятся смелее; стала смелее и я. Но представление, что я какая-то «не такая», никуда не делось. Я не могла понять, что же не так с моей родительской семьей. Все вокруг считали ее хорошей и благополучной. Но мне было ужасно неловко, если кто-то из друзей или одноклассников приходил к нам, я стеснялась своей квартиры, не любила говорить о родителях и, даже будучи уже взрослой, долго еще боялась мамы.

Что сделало меня такой? Что с нами было не так? Я искала разгадку, а ключи к ней оказались там, где я совсем не ожидала их найти. На самом деле я задумывалась о своей семье задолго до того, как узнала ее трудную историю. Как-то раз в гостях у институтской подруги зашел разговор о детстве, и я сказала, что была очень плохим ребенком. Мама подруги удивленно спросила: «В чем же ты была плохая?» И тогда я первый раз в жизни усомнилась в этом. Раньше мне всегда казалось само собой разумеющимся, что я – несчастье для своей образцовой семьи.

Вскоре после этого случая нашелся первый ключ к разгадке тайны. Мне на глаза попалась статья в журнале, точнее, отрывок из книги Робин Норвуд, где перечислялись признаки женщин, которым не везет в любви. Первый признак – эта женщина выросла в неблагополучной семье, где ее эмоциональные потребности не удовлетворялись (Норвуд, 1994, 2019). Я считала родительскую семью благополучной и не стала бы это читать… Но мне было 28, и уже можно было с уверенностью сказать, что в личной жизни мне не везет. Тогда я вдруг подумала: может, это и вправду обо мне? Нашла эту книгу, стала читать… Через два года я обратилась к психологу; позже начала учиться на психолога сама.

С тех пор прошло много времени, но всего шесть лет назад я получила второй ключ

к разгадке тайны. В тот год накануне 9 Мая мне вдруг захотелось поискать деда по материнской линии в интернете, в базе данных участников войны. Мне всегда говорили, что он пропал без вести. Я внесла в поисковую строку фамилию, имя и отчество, и дед сразу обнаружился… в базе данных жертв политических репрессий. Он не пропадал без вести; его арестовали на фронте по «сталинской 58-й» («антисоветская агитация»). Я привыкла считать свою маму человеком с невыносимым характером и, с тех пор как выросла и покинула родной дом, по возможности избегала общения с ней. Но когда я узнала, что она – дочь «врага народа», мне стало очень жаль ее. Тогда я задумалась о том, что истории семей моих родителей имеют отношение к тому, какую семью построили они сами и как в ней теперь живется. Конечно, все это было взаимосвязано. Как психолог, я знала, что это должно быть связано.