Сталинград

Между тем уже к вечеру 21 ноября у немцев не осталось никакой надежды удержать позиции. Части 16-й танковой дивизии задерживались, и между 11-м армейским корпусом Штрекера и другими разрозненными соединениями, пытающимися организовать новую линию обороны, образовалась брешь. Этим не замедлили воспользоваться 3-й гвардейский кавалерийский и 4-й механизированный корпуса. При нарастающей угрозе с севера и северо-востока дивизиям Штрекера не оставалось ничего другого, кроме как начать отступление к Дону. Стало очевидно, что плохо продуманный план направить танковые части 6-й армии на запад явился опасным распылением сил.

Калач-на-Дону, главная цель трех советских танковых корпусов, был одним из самых уязвимых мест немецкой обороны. Она здесь вообще отсутствовала как таковая, имелись лишь разрозненные вспомогательные части, в основном обслуживающие и ремонтные, а также небольшое подразделение полевой жандармерии и зенитная батарея люфтваффе.

Транспортная рота и ремонтные мастерские 16-й танковой дивизии уже устроились в Калаче на зимние квартиры. «Первые известия об изменившейся ситуации»[611] поступили только в 10 часов утра 22 ноября. Затем пошли слухи, что танковые колонны русских, прорвавшие румынскую оборону на северо-западе, теперь продвигаются именно к этой части Дона. Около 17:00 пришла информация о прорыве южнее Сталинграда, однако никто даже не предполагал, что механизированный корпус Вольского, несмотря на все заминки, вызвавшие ярость Еременко, уже приближается к бывшему штабу 4-й танковой армии, располагавшемуся всего в 40 километрах к юго-востоку.

Немецкие части, расквартированные в Калаче (сводный батальон тыловых войск), не имели конкретного боевого приказа, но, если бы такой и был, выполнить его в сложившихся условиях имеющимися силами не представлялось возможным. На правом берегу, на высотах, господствующих над Доном, стояли четыре зенитные батареи люфтваффе, и еще два орудия находились на левом берегу. Охранял мост отряд строительной организации «Тодт», насчитывавший чуть больше 20 человек.

Командир 26-го танкового корпуса генерал-майор Родин поручил захватить мост 19-й танковой бригаде, которой командовал подполковник Филиппов. Бригада ночью вышла из Острова и на рассвете 22 ноября подошла к Калачу. В 6:15 два трофейных немецких танка и бронетранспортер подъехали к временной переправе через Дон. На машинах, чтобы не вызывать подозрений, были включены огни. Красноармейцы открыли огонь по охране, и тут на высокий берег реки стали выползать еще 16 советских танков, замаскировавшихся в густых зарослях кустарника. Место, выбранное для засады, было тем самым, с которого германские танкисты 2 августа впервые увидели Сталинград.

Несколько «тридцатьчетверок» немцы сумели подбить, но в целом дерзкий план Филиппова удался. Оборонявшие мост отступили, не успев его взорвать. По мосту пошли советские танки. Вскоре подоспела русская пехота, другие моторизованные и танковые соединения. Атаки поддержали огнем артиллерия и минометы с высот на противоположном берегу. К полудню красноармейцы ворвались в город. В Калаче началась паника. Несколько тяжелых орудий, имевшихся в распоряжении сводного батальона, огонь так и не открыли. Очевидно, не было снарядов… Взорвав ремонтные мастерские, немцы погрузились в машины и спешно покинули Калач. Они двинулись в Сталинград, к своим частям. Теперь ничто не препятствовало соединению 4-го и 26-го танковых корпусов, наступавших на северном фланге, и 4-го механизированного корпуса Вольского, шедшего с юга.

Ориентируясь на зеленые сигнальные ракеты, передовые части русских соединений встретились в открытой степи около Советского. Позже эта сцена с радостными объятиями была еще раз воспроизведена перед объективами фото– и кинокамер. На кадрах военной хроники танкисты и пехотинцы празднуют успех, угощая друг друга водкой и колбасой. Так ли это было на самом деле?..

В расположении немецких войск стремительно распространилась новость: «Мы окружены!»[612] В воскресенье 22 ноября протестанты отмечали день поминовения усопших. «В 1942 году Totensonntag[613]

мрачное, – писал домой Курт Ребер, капеллан 16-й танковой дивизии, выполнявший и обязанности врача. – Тревога, страх и ужас…»[614] Впрочем, не все, узнав об окружении, поняли, чем это для них чревато. Прошлой зимой такое тоже случалось, но они всегда прорывались. И только те офицеры, кто был хорошо проинформирован, знали, что свежих резервов, которые смогут быстро прийти на помощь, на их фронте просто нет. «Мы наконец осознали, какая над нами нависла угроза, – вспоминал впоследствии Фрейтаг-Лорингховен. – Армия оказалась отрезана от своих в глубине России, на краю Азии».[615]

В 50 километрах западнее угасал последний очаг сопротивления румынских войск. Генерал Ласкар отверг предложение сложить оружие. «Мы будем продолжать сражаться до конца»,[616] – заявил он. Его солдаты действительно не отступили, но у них осталось совсем мало боеприпасов, и помощи ждать им было не от кого.