Сталинград. Крах операции "Блау"

Операцию «Лов осетров» завершали своими действиями 22-я и 24-я пехотные дивизии. 27 июня незадолго до полуночи роты пересекают бухту, используя надувные лодки и другие специальные плавсредства. Противник слишком поздно разгадывает маневр, и первые ударные группы сминают его.

Батальоны продвигаются дальше до окраины города. На рассвете подходят пикировщики. Они пробивают путь пехоте. Взят последний противотанковый ров. Советская оборона сломлена. Кое-где в одиночку сражаются до последнего вздоха отдельные комиссары, командиры, солдаты-комсомольцы.

На крутом берегу бухты «Северная» сидят тысячи женщин, детей и солдат. Они сидят в штольне, вход в которую забаррикадирован. Комиссар отказывается впустить наших солдат. Саперы готовят заряд. В этот момент комиссар подрывает штольню и всех, кто там находится, включая и себя. Со всеми вместе гибнут и 12 немецких саперов.

3 июля все было кончено. Севастополь, мощнейшая крепость мира, пал. Были разгромлены две советские армии. В плен попали 90 тысяч красноармейцев. На изрытом снарядами и бомбами поле битвы остались тысячи трупов, 467 орудий, 758 минометов, 155 зениток и противотанковых пушек. Таковы были потери противника.

Командующие укрепрайоном и крепостью адмирал Октябрьский и генерал-майор Петров не остались там, на поле боя. 30 июня они были эвакуированы из крепости на торпедном катере¹.

Теперь 11-я армия Манштейна высвободилась для действий в соответствии с целями крупномасштабного плана — уже начавшегося наступления на Сталинград и Кавказ.

3. План наступления в руках русских

Испорченный праздник — Майор Райхель исчез — Злополучный полет — Две таинственные могилы — Русские узнают о плане наступления — Наступление все же начинается

Дача комиссара была обставлена с хорошим вкусом — это была неожиданность. Она располагалась в небольшом саду на одной из окраин Харькова в двухэтажном здании. Подвальное помещение также было достаточно просторным. Неплохо жилось в ней товарищу комиссару, имевшему ответственные полномочия: он руководил тяжелой промышленностью всей Харьковской области. Но это в прошлом. Теперь же особняк занимали генерал танковых войск Штумме и штаб его 40-го танкового корпуса.

Штумме был отличным офицером и к тому же знатоком жизни и любителем пожить в свое удовольствие. Небольшого роста и сгусток энергии. Всегда с моноклем в глазу, ещё со времен своей кавалерийской юности. Его лицо было слегка красноватым из-за высокого кровяного давления, и все это сразу выдавало причину его прозвища среди офицеров его штаба (правда, втайне от него самого) — «шаровая молния». Тем не менее Штумме знал о нем, но не подавал виду и не реагировал, когда ему случалось услышать свой «титул».

Штумме по сути своей был не генштабистом академического полка, а практиком, отлично чувствовавшим необходимость и момент требуемых оперативно-тактических шагов. Он входил в элиту германских полководцев-танкистов, являясь как умным планировщиком, так и цепким военным-прагматиком. Настоящий фронтовик, любимец солдатской массы, о которой он проявлял неизменную, неустанную заботу. В офицерской среде он также пользовался уважением, вызывая удивление своей энергией и проницательностью высококлассного военного профессионала.

Его слабостью — приятной слабостью — был хороший стол. «Война — и к тому же ещё с плохой кормежкой? Ну нет, господа!» — частенько можно было услышать от него. Доброе застолье он всегда разделял со своими гостями, доверяясь стараниям коменданта своей штаб-квартиры.

19 июня 1942 года было одним из таких дней. Приглашены были три командира дивизий его корпуса и командующий артиллерией: генерал-майоры фон Бойнебург-Ленгсфельд, Брайт, Фремерей и Ангело Мюллер. Начштаба корпуса, подполковник Франц, начальник оперативного отдела штаба подполковник Гессе и лейтенант Зайтц, а также адъютант командира корпуса подполковник Гарри Момм, известный во всем спортивном мире в соревнованиях по конкуру, также удостоились этой чести.

«Eщё пару дней мы имеем возможность поспать, господа, — такими словами приветствовал Штумме своих гостей. — Надеюсь, на этот раз нам удастся поставить Сталина на колени». «Может быть», — проворчал генерал Брайт, уроженец Пфальца, выделявшийся своим крепким телосложением.