Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

Последний день ноября. Вокруг настоящая зима. Небольшой морозец градусов до пяти. Снежок. Ярко светит солнце. Ветра почти нет, и снежинки, каждая в своем узоре, ложатся на землю, предметы, одежду. Насчитал на рукаве шинели с десяток снежинок различной формы. Никогда не думал, что их так много разных.

Получили новое белье, обычное и теплое, для личного состава с завязками вместо пуговиц. Предложил командиру помыть людей по старому испытанному уже образцу с помощью кухонь, но он отказал. Разрешил только заменить белье.

Получили хлеб в кирпичиках. Правда, черствый и холодный, но хлеб, а не сухари. Выбор круп был небольшой: пшено, ячневая и горох. Сушеный картофель, лук, морковь. Мясные и рыбные консервы. Борщевая заправка в стеклянных банках и большая бочка очень соленой ржавой селедки. Выдавали ее на ужин с сухарями и кашей. Стала плохо идти последние дни. Может, с хлебом шла бы лучше. Пока положенную норму все продолжали выдавать. Готовили горячую пищу три раза в день. Работавшим на холоде людям пищи было достаточно по объему и, должно быть, по калорийности. Последнее не определял. О вкусовых качествах спорить не приходилось, но народ не голодал. Некоторым богатырям наливали котелки полнее. Пользовались и трофеями.

Вторник, 1 декабря 1942 г. Красноармеец под танком.

Очень тяжелым был день для всей роты и особенно для меня. Думаю, что за все прошедшие четыре месяца пребывания на фронте мне не приходилось так сильно переживать за жизнь товарища. Опрокинулся танк, и крышка люка прижала к промерзлой земле ногу ремонтника Кухленко. Долго не удавалось его извлечь. Случилось это вскоре после завтрака, а извлекли его далеко за полдень. Я все не мог войти в нормальную колею. Все не выходит из головы этот случай.

Среда, 2 декабря 1942 г. Сделал ли все, что мог?

Прошел день, и я никак не могу прийти в себя от случившегося. Чувствую свою вину — я не проявил профессиональную решительность, и пострадавший погиб. Гибло много людей вокруг на моих глазах. Уже казалось, свыкся с этим. Видел много страданий и мук. Война и ее порождения — смерть, муки, страдания — неизбежны. Но каждая встреча с новой смертью на моих глазах или руках воспринимается по-разному в зависимости от обстоятельств, от того, в какой обстановке и ситуации находится пострадавший, а главное, от того, насколько твое участие способно устранить наступление гибели, сохранить жизнь. Я знал, что спасло бы ему жизнь, но сделать это не смог бы никто.

В данном случае я укорял себя в том, что невозможно было ампутировать ему стопу под танком. Тогда бы не наступило тяжелое шоковое состояние, и он бы, возможно, не погиб, хотя остался бы калекой. Но как отрезать живому человеку часть ноги на виду у людей в таких условиях без обезболивания на мерзлой земле под танком? Практически это невозможно. И в то же время понимаю, что только это спасло бы ему жизнь. Долго возились, пока вытащили его из-под танка. Через много часов был доставлен в хирургический полевой подвижной госпиталь. Ко всему оказался еще множественный перелом костей таза с повреждением мочевого пузыря.

Четверг, 3 декабря 1943 г. Как это произошло.

Всякое чувство со временем притупляется. Еще вчера никого не хотелось видеть. Большую часть дня провел в медпункте.

— Чего не видно тебя, доктор, не заболел ли? — спросил при встрече Саркисян.

— Нет, здоров. Все нормально.

— Говорят, что переживаешь из-за смерти Кухленко. Твоей вины там нет. На войне все бывает.

— Ему надо было ампутировать ногу под танком. Ступню отрезать, наложив выше жгут, и он бы остался жить. А так развился шок, от чего он, собственно, и умер.

— Представляю, что не так просто отрезать ногу. Это можно сделать только в операционной, а тут под танком… Как я понимаю, это под силу хорошему хирургу и то не под танком и в такой мороз. Уж не знаю, кто бы мог это сделать.

— Вот меня и мучило это. Твердо знал, что нельзя ему лежать в таком состоянии на холоде и так долго, а помочь ему не мог. Это меня и угнетает до сих пор.

— Не казнись, не твоя в том вина.

Пятница, 4 декабря 1942 г. Получили письма.

Накал боевых действий на нашем направлении несколько угасал. Нуждались в пополнении. В бригаде осталось на ходу семь танков. Многие из личного состава в боевых подразделениях вышли из строя. Мы были как бы в тройном тылу: от южной и западной отступающих группировок врага и северной окруженной.