Сталинградский рубеж

Ну а Паулюс, готовясь к «генеральному штурму», сделал все, что мог, чтобы увеличить и без того значительный численный перевес своей ударной группировки. Как установил разведотдел, к Сталинграду выдвигалась еще одна немецкая пехотная дивизия. Вернулась в первый эшелон отводившаяся в резерв 14-я танковая. У противника заметно прибавилось артиллерии. Его наземные войска по-прежнему поддерживала воздушная армада Рихтгофена — до тысячи «юнкерсов», «хейнкелей», «мессершмиттов».

Были основания считать, что враг, не достигнув решающего успеха атаками на относительно широком фронте, постарается теперь сосредоточить максимум сил на более узком участке. Наши контратаки 12–13 октября, которые в известной мере сыграли роль разведки боем, подтверждали: противник нацеливает свой удар на Тракторный и «Баррикады».

Точными данными о дне и часе нового наступления гитлеровцев мы не располагали. Но вполне отдавали себе отчет, что готовится натиск, какого еще не бывало.

13 октября, когда выяснилось, что с плавсредствами на переправе опять трудно, командующий распорядился:

— Перевозить только боеприпасы. Хлеба не хватит — бойцы нам простят, а если завтра не хватит патронов и гранат, некого будет ни прощать, ни обвинять.

Сталинградцев ждало тягчайшее испытание. Однако где-то в глубине сознания зрела уверенность: если выстоим теперь, то врагу нас уже не одолеть.

Незадолго перед тем под Сталинградом побывал Дмитрий Захарович Мануильский, видный деятель нашей партии, член ЦК, секретарь Исполкома Коминтерна. Послушать, что скажет такой человек о положении на фронтах, в стране, в мире хотелось, конечно, всем. Но посещению Д. З. Мануильским частей 62-й армии на правом берегу наш командарм решительно воспротивился: здесь никому нельзя было обеспечить безопасность. Да и не могли мы в тех условиях собрать мало-мальски значительную аудиторию, особенно командирскую. Зато Военный совет позаботился, чтобы за Волгой Мануильского послушали представители всех соединений.

Отправился туда и начальник политотдела армии И. В. Васильев. Вернулся Иван Васильевич воодушевленный и поделился услышанным прежде всего с теми, кто находился в штабе. Мануильский говорил о значении событий на южном крыле советско-германского фронта для общего хода войны, о том, насколько возросли бы трудности борьбы с врагом, если бы гитлеровцам удалось, как они рассчитывали, в июле — августе захватить Сталинград и кавказскую нефть. Он подчеркнул, что упорное сопротивление, оказанное фашистам под Сталинградом, где они топчутся уже три месяца, неся огромные потери, сорвало вражеские планы и позволило нашим армиям на других фронтах лучше укрепиться, подготовиться к решительным схваткам. Запомнились мне слова Мануильского о том, что сталинградцам сейчас тяжелее, чем кому бы то ни было на фронте и в тылу, что ЦК партии и Советское правительство знают об этом, что партия и весь народ гордятся защитниками Сталинграда. «Могу вас заверить, — сказал Д. З. Мануильский, — что скоро вы получите ощутимую поддержку…»

За этим «могу заверить» чувствовалось что-то очень значительное.

* * *

В ночь на 14 октября на всем фронте армии противник вел себя необычно тихо. Почти прекратился привычный методический обстрел нашего плацдарма, с переднего края редко доносились пулеметные и автоматные очереди. Даже осветительных ракет немцы пускали мало. Такой тихой и темной ночи не было в Сталинграде давно.

Необычная тишина не сулила ничего доброго. Ранним утром, в 5.30, ее оборвал рев моторов и грохот разрывов: немцы начали авиационную и артиллерийскую подготовку.

Неглубокую штольню, где размещался наш КП, зашатало словно от землетрясения. У выхода сплошной гул разрывавшихся бомб и снарядов уже не давал расслышать человеческий голос. Снаружи врывались гарь и смрад, от которых скоро стало трудно дышать.

Командарма, вышедшего осмотреться, прямо втолкнуло обратно взрывной волной. Когда чуть позже за дверь высунулся я, то разглядеть что-либо смог не сразу. Дымная мгла гасила разгоравшуюся на востоке зарю, закрывала клубившийся над волжской ширью молочный туман. А едва появился просвет в небе, там сразу же показались, заходящие на бомбежку самолеты. Неистовый вой бомб и грохот разрывов совершенно оглушали. Где-то в стороне Тракторного рушились стены…

Что греха таить, в те минуты думалось: «Уцелеет ли в этом кромешном аду хоть что-нибудь живое?»

Какое-то время частично действовала телефонная связь. Затем с дивизиями и полками соединялись только по. радио: с одними — напрямую, с другими через заволжский запасной узел, где стояли более мощные передатчики. Кодировать было некогда, и переговоры шли открытым текстом с вставлением кое-каких условных обозначений — как по полевому телефону.