Сталинъюгенд

В очень плохом состоянии находилась Ашхен Лазаревна. Дети были для неё всем. Прошёл уже год с момента гибели второго сына, Володи, а мать так и не смирилась с мыслью, что его уже нет. Возможно, причиной тому стали очевидцы воздушного боя. Когда подбили самолёт Владимира Микояна, несколько наших лётчиков видели, как его машина загорелась и штопором ушла к земле. Однако, упав на вражеской территории, машина не взорвалась — это оставляло хоть какую-то надежду, и мать верила, что Володя жив. Она молилась, чтобы ничего страшного не случилось с двумя другими её сыновьями, Степаном и Алексеем, ежедневно совершавшими боевые вылеты, а беда пришла совсем с другой стороны — страшная сила захватила двух младших, захватила здесь, в Москве, где почти всемогущим был их отец. И тем больший ужас охватил Ашхен Лазаревну, что Анастас ничего пока не предпринимал, чтобы повлиять на облегчение судьбы Вани и Серёжи. Даже любые её попытки поговорить с мужем на больную тему Микоян в корне пресекал, но материнское сердце оказалось сильнее осторожности сановного отца — презрев страх, несчастная женщина по-своему искала утешения и старалась хоть что-нибудь узнать о детях. Несколько раз она решалась позвонить маме Пети Бакулева. Только что нового могла ей поведать Валентина Петровна?

* * *

Анна Сергеевна Аллилуева попыталась прорваться к свояку и защитить сына — Лёню Реденса, но бдительный Поскрёбышев не допустил её даже на порог приёмной.

Кирпичников долго не решался и подумать о том, чтобы хлопотать за Феликса. Броситься безоглядно на защиту не позволял, в первую очередь, холодный расчёт. Опыт подсказывал, что «резкие движения» принесут только вред — гнев мог обрушиться и на него, и на других членов семьи, оставшихся на свободе, а Пётр Иванович не имел права забывать, что кроме Феликса у него подрастал ещё и маленький Серёжа.

Семья Барабановых молилась на Микояна, думая, что из всех родителей, только он имеет шансы спасти своих детей, а, значит, и их однодельцев, среди которых был их сын Лёня.

Единственное, что могли робко предпринять остальные — писать челобитную на высочайшее имя, но это им и в голову не приходило.

* * *

Меркулов закончил накладывать резолюции на документы и сложил их в папку: «На подпись». Покончив с текучкой, он придвинул календарь-ежедневник, чтобы уточнить план на день. Напротив указателя времени «20. 00», пунктом «9», стояло: «Влодзимирский. Отчёт о ходе следствия по "Четвёртой Империи". Пунктом «10» значилось: «Доклад у товарища Берии в 21.30».

Нарком посмотрел на часы, показывавшие 19.47. К закату клонился день 14 августа, однако его рабочий день был в самом разгаре. Всеволод Николаевич распорядился накрыть чай на двоих и впустить начследа, когда тот появится. Через пару минут подавальщица внесла в кабинет поднос с заказом.

— Поставь на столик у кресел, — сказал нарком официантке, замершей у стола и глазами как бы спрашивавшей хозяина, где тот собирается пить чай.

Она была из новеньких, но сразу видно, что опытная. И внешне — не вчерашняя школьница, а цветущая, широколицая русская молодка лет двадцати пяти.

— Тебя как зовут?

— Антонина, — ответила она, аккуратно сервируя столик и стараясь не поворачиваться к главному чекисту спиной.

Взглядом ценителя Всеволод Николаевич окинул её сверху донизу, отметив налитые груди, очерченные белоснежным фартуком с оборками, и тугой, маняще оттопыренный зад. Понравилось ему и открытое лицо с румяными, как спелый штрейфлинг, щеками и чистой, гладкой кожей.

«Молодец Немчинов», — подумал комиссар 1-го ранга о своём адъютанте, подбиравшем подавальщиц.

— …Что-нибудь ещё желаете, товарищ народный комиссар?

— Нет, спасибо, Антонина. Когда понадобишься, я вызову. А пока иди.

Официантка направилась к дверям. В её взгляде, брошенном напоследок, во всем её облике и даже в якобы покорной походке многоопытный Меркулов увидел повадку самки, чётко знающей свою роль рядом с вожаком стаи.

«Надо отведать её и, если в любви будет столь же хороша, как аппетитна снаружи, обязательно угощу Лаврентия Павловича», — подумал вслед автор популярных пьес.

* * *

Вошёл Влодзимирский. Меркулов, уже оккупировавший диван рядом с чайным столиком, показал на глубокое кресло. Начслед прокрался к указанному месту, неслышно ступая на носках.

— Мне сюда, товарищ народный комиссар?

— Сюда-сюда… Садись, Лев.

— Благодарю, товарищ нарком.

— Давай уже приземляйся. У меня не очень-то густо со временем.

— Есть, товарищ нарком. — Чекист осторожно опустился на край кожаного сидения.

— Да ты располагайся удобнее — давай, почаёвничаем. Хочешь курить — кури. — Миролюбиво, с хорошим настроением сказал Меркулов, заметив, что подчинённый сидит в неловкой позе и скованно размешивает сахар в стакане.

— Огромное спасибо, Всеволод Николаевич! С превеликим удовольствием, — поблагодарил Лев Емельянович и, чуть отодвинувшись назад, занял более удобную позу.

— Ну, как там компания малолеток? На допросы не рвутся? Я смотрю, ты за них пока ещё серьёзно не взялся, — пожурил Меркулов подчинённого и осторожно отхлебнул из стакана горячий, ароматный чай.