Сталинъюгенд

— Они смотрят не на родителей, а на вас. И запомни, когда раз в месяц дёргают — уже хорошо.

— Это что же, мне ещё целый месяц здесь торчать?!

— До конца следствия, может, и год протянется, а потом — приговор. После него уж в лагерь пойдёшь.

— Да мы же ни в чём не виноваты!

— Это бабушке расскажешь. Раз сюда попал, считай, срок обеспечен, но ты молодой совсем — больше пятерика не сунут.

— А ты откуда знаешь?

— Я девять месяцев под следствием и своей десятки со дня на день жду, а тюремную науку тут быстро постигаешь.

— И что? Никого не выпускают?

— Из тюрьмы выходит только тот, кто в неё не попадает. Чекисты же не просто так восемь человек арестовали — у них материал собран, приказ получен, но… я тут думал, и сдаётся, что выход есть.

— Какой?!

— Вы сопливые — органы не интересуете. Им нужно знать, кто вас агитировал, а вы его покрываете. Вот пока об этом человеке не расскажете, ничего хорошего не жди.

— Борис! Но ведь такого человека нет!

— Да, наверное, и не было такого, вот так, напрямую, говорившего: «Вам надо организовать тайное общество». Скорее всего, вашего Бабурина кто-то обучил!

— Не Бабурина, а Шахурина.

— Ну, Шахурина — какая разница.

— А если я такого не знаю?

— Знаешь, не знаешь — ты вспомни, с кем Шахурин общался, ты его генералу назови, а уж его дело разобраться: он, не он. Зато с вас подозрения в запирательстве снимут. Вот в этом случае могут и выпустить, но уж всяко — накажут не сильно. Учтут несовершеннолетие.

Какое-то время Артём обдумывал слова сокамерника, потом снова попросил у надзирателя спички и, наученный предыдущим опытом, аккуратно прикурил папиросу. Когда дверь за вертухаем закрылась, Борис сказал:

— Так часто будешь смолить — скоро на подсос сядешь.

— Борь, а почему тебя тогда держат? Ты бы тоже сказал, что подучили, назвал кого-нибудь, и тебе не десять лет дадут, а меньше… Или вообще отпустят.

Эти слова на мгновение смутили наседку — недоучившегося студента театрального вуза Федина, но он был одним из лучших подсадных, и сразу же нашёлся, что ответить на коварный, но всё же бесхитростный вопрос:

— Видишь ли, Тёмка, у меня совсем другая ситуация. Во-первых, я взрослый, а с взрослых — и спрос другой. А, во-вторых, у меня эта… авария произошла, и комиссия из десяти человек работала, и причину нашла, и в деле причина эта фигурирует в качестве вещдока. Там диверсию при всём желании под меня не подведёшь — там и слепому видно, что трос от усталости оборвало. Поэтому меня обвиняют в халатности… Только от этого не легче — один хрен — десятерик маячит.

— А я так и не понял толком, что у тебя произошло?

— Да я в подробностях не рассказывал, потому что глупо всё случилось и обидно.

— ?…

— Я на вечернем учился и работал в институте лекарственных растений — механиком по оборудованию. Короче, старый пердун — академик — вполз в лифт на четвёртом этаже и нажал, видать, на первый… а лифт — хряк! — вместо того, чтобы спокойно поехать, навернулся со всего маху вниз: трос лопнул. Академика — прямиком на кладбище. У него и так не пойми, в чём душа держалась, а тут — прыжок из-под купола цирка без парашюта.

Борис остановился, увидев, что Артём, повалился на койку и беззвучно сотрясается от смеха.

— Чего ржёшь?

— Погоди, — у Тёмки даже появились слёзы на глазах. — Уморил ты меня академиком. Дальше-то что?

— Как что? Меня за жопу — и на Лубянку. Следователь — майор — орёт: «Чем смотрел, мудило?!» А мне чего отвечать? Понятно, чем. Потом комиссия собралась. Кусок троса вырезали — и на исследование. Мне уж теперь не отвертеться от обвинения в служебном недосмотре. Хорошо, после комиссии хоть вредительство перестали шить — она дала заключение, что трос не подпиливали. Сидеть мне теперь за халатность.

— И ничего не сделать?

— Известное дело, коли б мог дедку руки-ноги назад пришпандорить, тогда, глядишь, и отпустили бы. Короче, Тёмка, шуток здесь шутить не любят. Я очень советую подумать над взрослыми. Больше скажу — тебе, наверное, и не надо никого вспоминать. Они там сами окружение Шахурина прошерстят, потом на кого нужно укажут… твоё дело — признать этого человека. Поверь, так и будет: признаешь — домой уйдёшь.

— Верно-то верно, только, если и найдут учителя Шаха, мы-то его не знали.

— А если знали? Только не догадывались о его роли!

— Что ж мне тогда говорить? «…Мол, подучил "он", но я не знал, что это "он"?»

— Софистикой не занимайся — за тебя подумают и всё тебе разжуют.

— «Софистика», это что?

— Ну вроде говоришь одно и то же, а смысл — разный.

— Ладно. Я понял. Когда будут подговаривать, тогда и посмотрим.

* * *