Сталинские войны: от мировой войны до холодной, 1939–1953

Сталин подвёл итоги политических событий, произошедших со времени окончания войны, в беседе с французским коммунистическим лидером Морисом Торезом в ноябре 1947 года. В последний раз перед этим Сталин встречался с Торезом в ноябре 1944 года, незадолго до того, как француз отправился домой из эмиграции военного времени, которую он провёл в Москве. Тогда Сталин побуждал Тореза сотрудничать с де Голлем и трудиться над экономическим возрождением Франции, и усилением демократии в стране.

Совершенно иначе, чем в 1947 году, Сталин размышлял тогда, смогут ли коммунисты во Франции захватить власть в конце войны, хотя он соглашался с Торезом, что присутствие британских и американских сил во Франции сделает это невозможным. Конечно ситуация была бы иной, если бы Красная Армия дошла до Парижа, говорил Сталин Торезу, который с энтузиазмом соглашался. Сталин также был бы восхищён, если бы французские коммунисты вооружились и получили поддержку, снабжаясь из советских источников, если это станет необходимо.

«Они должны вооружиться и организоваться, если они не хотят разоружаться раньше врага. Коммунисты могут атаковать и затем они смогут обороняться. Возможны любые ситуации». Это была скорее игра в войну, чем серьёзное предложение, но это демонстрировало мысли об усилении борьбы, приходившие ему в голову в то время. Как сказал Г.М. Маленков, второй сталинский представитель на конференции Коминформа, борьба не задумывалась, как неизбежный вооружённый конфликт. Желание империалистов развязать войну было всего лишь замыслом, но их способность сделать это была совсем другим делом.

Действительно, для Сталина намерение развязать холодную войну было не только защитой советских интересов, но и желанием нанести политическое, и идеологическое поражение поджигателям войны с запада. Даже в разгар холодной войны в конце 1940-х и начале 1950-х годов, когда в Европе началась поляризация, когда военные лагеря были сформированы, когда конфронтация развивалась, Сталин продолжал борьбу за последний мир, который он рассматривал, как своё завещание.

Глава 11: «Генералиссимус дома: Внутренний контекст сталинской послевоенной внешней политики».

«Мы победили потому, что нас вёл к победе наш великий вождь и гениальный военачальник, Маршал Советского Союза Сталин!», – провозгласил Жуков во время Парада Победы на Красной площади 24 июня 1945 года. Через четыре дня был опубликован указ о присвоении Сталину звания генералиссимуса. Первым, кто удостоился такого ранга в России, был Александр Суворов, великий царский военачальник времён наполеоновских воин(?).

На Потсдамской конференции, однако, Сталин говорил Черчиллю, что желает, чтобы к нему обращались, как к маршалу. Сталин не любил мундир генералиссимуса и продолжал носить свою маршальскую форму всякий раз, когда появлялся на публике. Но титул генералиссимуса принял. «Если мы разгромили гитлеризм», – сказал Г.Ф. Александров, начальник советской пропаганды, на митинге в память Ленина в январе 1946 года, «то это потому, что во главе советского народа был великий главнокомандующий, генералиссимус Сталин».

Сталин обычно дистанцировался от своего личного культа, доходившего почти до обожествления. В высшей степени уверенно можно сказать, что он видел политическую выгоду обожествления своего имиджа, но, в противоположность обычным диктаторам, не заблуждался, считая, что это действительно правда. Как известно, он ругал своего сына Василия, старавшегося использовать значимость своей фамилии: «Ты не Сталин, и я не Сталин. Сталин, это советская власть. Сталин, это то, что в газетах и на портретах, не ты, даже не я!»

Но впоследствии, после Великой победы над нацистской Германией, Сталин был соблазнён собственной пропагандой. В марте 1947 года например, он позволил опубликовать свою переписку с полковником Разиным, инструктором военной академии имени Фрунзе, который задал вопрос, останется ли действительной ленинская положительная оценка Клаузевица, великого немецкого военного стратега девятнадцатого века.

Сталин ответил, что Ленин не был экспертом в военных делах (не то, что его преемник, разумеется), и взгляды Клаузевица на стратегию устарели ввиду развития военных технологий. Сталин отверг культовое содержание письма Разина написав, что панегирик его имени огорчителен, но закончил свою реплику, введя недосказанное сравнение самого себя с великим военным деятелем прошлого, который понял важность контрнаступления в войне».

Концепция контрнаступления опиралась на идею поглощения вражеской атаки и затем на переход к массированной контратаке, обеспечивающей решающую победу. Это была одна из ключевых идей в раннем послевоенном обсуждении уроков Великой патриотической войны, и это послужило объяснением, и оправданием поражений Красной Армии, и отступлений в первые годы войны.