Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров

Когда советским людям в 60-е годы хрущевцы-ревизионисты говорили, что на процессах 30-х годов оппозиционеры делали признания о планах восстановлении капитализма в СССР, о разделе страны - то это воспринималось как «чудовищная нелепость» и примитивный абсурд. Как свидетельство о произволе следователей, заставивших допрашиваемых дать подобные идиотские показания.

Даже «твердокаменный», но постаревший Молотов значительно позже говорил писателю Феликсу Чуеву: «Я думаю, что и в этом есть искусственность и преувеличение. Я не допускаю, чтобы Рыков согласился, Бухарин согласился на то, даже Троцкий - отдать Дальний Восток, и Украину и чуть ли не Кавказ, - я это исключаю, но какие-то разговоры вокруг этого велись…»

Ирония истории в том, отмечают А. Колпакиди и Е Прудникова, что « ВСЕ ЭТО СОВЕРШИЛОСЬ . Не Бухарин, не Радек, не Пятаков - другие члены ЦК, секретари обкомов, президенты и премьер-министры реализовали этот план до самых мельчайших деталей». И осознание случившегося заставляет иными глазами взглянуть на репрессии вообще и на события 30-х годов в частности.

После вынесения 29 января 1937 года приговора Радек, Сокольников, Арнольд получили 10 лет тюремного заключения, Строилов - 8 лет, остальных ждал расстрел. Пресса вяло комментировала это событие. И только услужливый Хрущев - первый секретарь МГК и МК ВКП(б) - организовал 31 января в Москве очередной грандиозный митинг, на котором выступил с яростной речью, одобряя смертные приговоры.

Конечно, происходившее требовало оценки, и за сутки до завершения процесса Политбюро приняло решение о созыве очередного пленума ЦК. Однако из-за неожиданной смерти Орджоникидзе пленум перенесли на 23 февраля. В отношении самоубийства наркома тяжелой промышленности и старейшего члена ЦК существует много инсинуаций.

После ареста заместителя наркома Г. Пятакова еще осенью 1936 года арестовали и Пачулия Орджоникидзе. Утверждают, что он дал показания против своего брата - Г.К. Орджоникидзе. Говорят также, что показания против близкого соратника Сталина, 50-летний юбилей которого незадолго до этого был широко отпразднован в стране, дали и другие работники наркомата.

Вместе с тем очевидно, что после убийства Кирова Орджоникидзе оставался одним из самых близких к Сталину людей. В основе их взаимоотношений лежала дружба, возникшая еще в годы совместной подпольной работы на Кавказе. Сталин защищал в свое время Орджоникидзе от незаслуженной критики Ленина, добившись его восстановления на руководящих постах. Питая к темпераментному «бакинцу» давнюю и искреннюю привязанность, вождь стремился остудить обостренную пылкость, проявляемую наркомом в защите своего аппарата, и приземлить чрезмерную, почти простодушную доверчивость Серго по отношению к подхалимствующему окружению.

Конечно, выявившаяся на судебном процессе преступная деятельность работников наркомата тяжелой промышленности и связь их с троцкистами ошеломили Орджоникидзе. Человек широкой души и взрывного темперамента, он остро воспринимал неожиданное разочарование в людях, к которым питал искреннее расположение и всячески поддерживал.

Его мучила мысль, что люди, которым он беспредельно доверял, оказались изменниками - это не укладывалось в его сознании. Вдова Орджоникидзе Зинаида Гавриловна рассказывала: «Он невероятно переживал аресты наркомтяжпромовцев, не верил даже в то, что Пятаков шпион, хотя тот и был старым троцкистом. И только когда Серго дали показания, написанные почерком Пятакова, Серго поверил и возненавидел его. Вы знаете, как мог Серго любить и ненавидеть? Он мог отдать жизнь за того, кого любил, и мог застрелить того, кого ненавидел ».

Поскольку большинство обвиняемых, представших на процессе, являлись работниками наркомата тяжелой промышленности, Орджоникидзе выпала неприятная обязанность выступить на пленуме ЦК с докладом. Уже работая над ним, он был в угнетенном состоянии. Его жена позже утверждала, что якобы Сталин забраковал наброски, и 17 февраля у ее мужа прошли два долгих и темпераментных разговора со Сталиным по телефону, по поводу уже написанной части выступления.

При этом априори предполагается, что вождь, мол, требовал призывов «к поиску врагов». Но, судя по материалам, о которых речь пойдет ниже, ни в докладе Молотова по промышленности, ни в выступлении Сталина на пленуме такие призывы не прозвучали. Поэтому складывается впечатление, что если такой телефонный разговор действительно состоялся, то не Сталин, а как раз темпераментный Орджоникидзе мог намереваться обострить вопрос.