Стальной десерт

– Твою мать! Ну и дела!

– Зато нам будет о чем поговорить с… как ее? – Лев Иванович посмотрел записку. – С Любовью Сергеевной.

Больше до самого дома Артамоновой они не проронили ни слова. Крячко вел машину, а Гуров проигрывал в уме предстоящий разговор.

Мать Ларисы сначала наотрез отказалась открывать им дверь. Она заявила, что уже имела сомнительное удовольствие побеседовать с их коллегой и на сегодня с нее хватит. А если уж им так интересно ее общество, то пусть вызывают повесткой.

Уговоры ни к чему не привели, и тогда Лев Иванович решительно заявил:

– Любовь Сергеевна, я не участковый! Мы с коллегой полковники полиции, занимаемся только особо важными делами. Если приехали к вам поздно вечером, то это означает, что дело не терпит отлагательств. Поэтому убедительно прошу вас, откройте нам, и мы побеседуем. В противном случае нам придется вызывать наряд, приглашать понятых и вскрывать дверь. В результате мы все равно с вами побеседуем, но уже в отделении. А потом вам придется ночевать в лучшем случае со сломанными замками, а в худшем – с выбитой дверью.

Женщина поняла, что сопротивление бесполезно, открыла им и с тоской сказала:

– Господи, как же я устала! Проходите. Можете не разуваться. Ваш коллега здесь уже натоптал.

У Любови Сергеевны был действительно усталый вид, да и здоровье, судя по темным кругам под глазами, пошаливало.

Когда они прошли и сели в зале в старые кресла, ободранные кошкой, женщина спросила:

– Ну а вам-то чего от меня надо?

– Скажите, когда вы в последний раз видели свою дочь? – поинтересовался Лев Иванович.

– Много лет назад. С тех пор мы даже по телефону не разговаривали. Не о чем! Я сполна расплатилась за свою ошибку молодости и больше ничего о дочери слышать не хочу.

– Ее отец – Валентин Александрович Лопатин? – прямо спросил Стас.

– И до этого докопались? – Женщина горько усмехнулась. – Да. Он!

– Просто она на него очень похожа, – объяснил Гуров.

– К сожалению, не только внешне. Я была молодая и глупая, а он очень красиво ухаживал: цветы, подарки, рестораны. Когда его арестовали, я с ужасом узнала, чем Валентин занимается. Я прошла по делу свидетелем, на суде сказала ему, чтобы он мне не писал, потому что все равно отвечать не буду. Мы с мамой даже в другой район переехали, от позора подальше. Но аборт делать было уже поздно. Мама сразу заявила, что внука от бандита ей не надо, и мы решили, что я откажусь от ребенка в роддоме. Но там, играя на самых, казалось бы, святых чувствах, врачи уговорили меня не бросать дочь. Знали бы вы, сколько раз я себя потом за это проклинала! А мама сказала, что к ней даже не подойдет. Так оно и было. Через два года я встретила Петра. Он не спрашивал у меня, кто отец Ларисы. Я сама ему рассказала. Москва ведь большая деревня. Рано или поздно правда всплыла бы наружу, а обмана он мне мог и не простить. Но это его не остановило, мы поженились. Он удочерил Ларису, относился к ней как к родной, потому что своих детей у него быть не могло – служил в Семипалатинске. Пока она была маленькая, все шло нормально, а вот лет в пятнадцать началось. Пьянки, сигареты, мальчики, ранняя половая жизнь, даже наркотики. В результате ее поставили на учет в детскую комнату милиции. Мы с ней говорили, пытались убедить измениться, вести себя прилично, но, кроме мата, в ответ ничего не слышали. Петр попытался быть строгим, запер ее в комнате, чтобы она не ушла на очередную пьянку. На следующий день его вечером подловили на улице и жесточайшим образом избили. Когда мы с Ларисой пришли к нему в больницу, она не постеснялась спросить его: «Папочка, надеюсь, теперь ты понял, что не стоило запирать меня в комнате?» Эта поганка посмотрела на него с таким победоносным видом, что мне захотелось ее убить. Короче, в эту квартиру Петр из больницы вернулся только за вещами, а ей на прощание сказал: «Яблочко от яблоньки недалеко падает. Ты закончишь свою жизнь точно так же, как и твой отец, – в тюрьме».

– Вы думали, что Лопатин мертв? – спросил Лев Иванович.