С такими размышлениями проще жилось не только адмиралу Колчаку, но и всем выброшенным Революцией на обочину истории. Допустим, подняли зажиточные крестьяне в Красноярской губернии восстание — это большевики виноваты, сбили с пути.
Если не большевики, то жидомасоны. Какие еще могут быть варианты? Социалисты! Все они одним миром мазаны. И более вариантов никаких нет и быть априори не может.
Производилась колчаковцами экзекуция деревень и целых волостей, где пороли, вешали и сжигали без разбора. Тянулись огромные, на несколько верст, села, которые после наведения порядка представляли собой сплошные развалины с торчащими кое-где обуглившимися полусгоревшими домами, а оставшиеся в живых жители были обречены на нищету, голод и смерть. Кто виноват?
— «Конечно, евреи-большевики. — Думал адмирал. — Белая гвардия ни при чем. Мы боремся за Великую Россию! Нас обвиняют в терроре? Это вздор. Такова военная и политическая необходимость. Проклятые социалисты еще нас обвиняют! Крестьян порем, сжигаем, расстреливаем, пытаем и издеваемся, забираем последнее? Ложь! Порядок надо навести. Как иначе усмирить ничего не понимающую в Великой России «черную кость»? Бывают, конечно, крайности. Но с другой стороны, еще при последнем императоре, невинно убиенном и святом, ввели военно-полевые суды и продразверстку. Как еще у этих недочеловеков получить необходимое для продолжения Великой борьбы? Никак. И до него все так делали. И деды наши, и прадеды. Они в Европе воспитывались, а у европейцев правильное обращение с быдлом. Еще демократы и гуманисты одолели. Обвиняют в отсутствии судебной системы. Зачем суды? Для кого? Надо проще, как в старые времена. Тогда просто пороли, вешали и расстреливали без суда по необходимости. Чем мы хуже предков? Совсем большевики запутали и сбили с толку бедных крестьян. Запугали и затерроризировали. Еврейский центр в Москве виноват, а я, как и мои офицеры, вынужден отдавать подобные приказы».
Размышляя о своей нелегкой ноше, Александр Васильевич не мог обойти стороной немецких шпионов, расположившихся на третьем месте своеобразного рейтинга врагов России. Это все те же большевики-евреи, которые все разрушили по указанию германского генштаба и на немецкие деньги. Иногда Колчак задавался вопросом — у жидомасонов что, своих денег нет, если, конечно, считать, что речь о всемирном заговоре? Но ответ не очень радовал, поэтому предпочтительнее винить все же большевиков.
У окружения Александра Васильевича царила в голове точно такая же мешанина. Наведение порядка и воссоздание Великой России по совершенно непонятной этим людям причине казалось невозможным без уничтожения именно большевиков.
— «Ради Великой России — любые жертвы, но главное — уничтожить евреев-социалистов!» — Александр Васильевич понял, что зациклился и решил не ломать себе голову. Он сожалел об утерянном прошлом. На мостике боевого или исследовательского корабля всегда все проще и понятнее и частенько мысли Колчака возвращались к былому. О завтрашнем дне адмирал особо не задумывался. Ему представлялись хоругви и иконы, крестный ход и созыв Учредительного Собрания, которое назовет его Спасителем России и поведет страну к воссозданию. На этом будущее в воображении адмирала заканчивалось. Да и смысла нет думать. Чего и как делать, если понадобиться, Верховный Правитель укажет штыками и шомполами.
На вопрос — почему было именно так, а не иначе? — Александр Васильевич затруднился бы ответить. Точно так же, как не мог пояснить — почему назначил начальником штаба Ставки никому не известного, прибывшего от Деникина с незначительным поручением для установления контактов и, видимо, несильно нужного в Добровольческой армии, полковника Лебедева? Окружающие этого решения тоже не понимали.
Адмирал думал и действовал, как типичный образчик среды, обвинявшей во всех бедах кого угодно, кроме себя и того полуфеодального строя, представителями которого они являются.
— Проклятые социалисты все развалили. Предатели эсеры. Чертовы большевики! — адмирал случайно задел и уронил на пол графин с водой. Сосуд упал, но почему-то не разбился. Глядя на разливающуюся воду, Александр Васильевич в припадке раздражения смахнул с подноса стаканы. Вот они побились громко. Если бы Верховный Правитель мог сейчас кого-то расстрелять, он сделал это немедленно. Пороть самому не позволяло воспитание.
На звук бьющегося стекла в салон заглянул личный адъютант Правителя. Он вызвал проводника. После того, как в салоне навели порядок, ротмистр Князев доложил, что к адмиралу пришел генерал-майор Рябиков.
— Проси его, Володя.