Становление

– Так мне видится их последняя встреча. Кое-что я потом слышал от самого Василия Сергеевича как наказы мне, ученику. Многое потом уже вывел сам, осмысливая жизнь и поступки этого необычайного человека. И знаете, мне кажется, что тогда, перед поступлением в Кодокан, во время заутрени в Токийском соборе, молодой Ощепков пережил нечто подобное тому, что испытал в свое время Иван Касаткин, решаясь на поступок, определивший всю его дальнейшую жизнь.

– Что же это было?

– Я, верующий человек, сказал бы так: они оба услышали призыв Господень. Язычники, наверное, произнесли бы что-нибудь насчет «барабанов судьбы». Как бы то ни было, пережить такое дано не всем людям, и раздается этот Глас Господень только тогда, когда человеку предстоит совершить что-нибудь очень значимое, как сейчас говорят, «судьбоносное».

Николай Васильевич в раздумье дополнил:

– Говорят, что-то подобное происходило перед Куликовской битвой со святым Сергием Радонежским – монахи даже видели исходящее от него сияние…

Наш разговор на этом как-то сам собой прекратился – обоим не хотелось лишними толками нарушать ощущение, что мы коснулись чего-то исключительного, высокого и волнующего.

На прощание Николай Васильевич сказал мне: – Я тут обещал одному спортивному журналисту дать ему материал о докторе Кано – вот, если хотите, в нашу следующую встречу расскажу вам, что вспоминал Василий Сергеевич о поступлении в Кодокан и первых занятиях там.

Я вышел от Николая Васильевича, как обычно, под сильным впечатлением от всего услышанного. Хотелось побыть в одиночестве, поразмышлять. Как-то иначе виделись мне теперь не только вся история возникновения любимого единоборства, но и самая его суть.

Думалось и о том, что, наверное, те, кто видит в самбо лишь способ стать сильным, не очень заботясь о том, где потом будет применяться эта сила, скорее всего не поймут и не примут этого нового понимания. Зачем оно им? В лучшем случае обретенная сила будет использоваться для самозащиты – на улицах, которые стали небезопасными, или на войне, от которой теперь никто не застрахован.

Но ведь это все равно, что использовать только как счеты или пишущую машинку современный компьютер, не ведая и сотой доли его возможностей. Разве всякое знание и умение, приобретенное нами, не изменяет нас самих? Почему же мы не хотим осознать эти изменения и, более того, направлять их?

Вспомнилась одна из последних записей в дневнике святителя:

«Человеческая жизнь состоит из такого разнообразного сочетания мыслей и чувств, что решительно не поймешь, каким это чудом паяется и продолжается беспрерывно эта цепь, называемая душевной жизнью. Немало искусства нужно – припаять разом железо к золоту, соединить органически бриллиант с кремнем или булыжником, а в душевной жизни эта работа производится… так искусно и незаметно, что только ахнешь»…

И это чудо душевной жизни, совершаемое в человеке, этот труд души неотделимы от его физического состояния. Недаром говорится: «В здоровом теле – здоровый дух». Удивительно ли, что так тесно переплетены стремление к физическому совершенству с тягой к совершенству нравственному?

18. Русский медведь в Кодокане

(По рассказам митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла и Н. В. Мурашова)

Было 29 октября 1911 года, когда спортивная школа Кодокан (Клуб постижения Пути) проводила очередной отбор лучших борцов для дальнейшего обучения в своих стенах. В зале, устланном камышовыми татами, как говорится, яблоку негде было упасть: его заполнили молодые претенденты. Когда все чинно расселись на собственных пятках и наступила торжественная тишина, к присутствующим обратился с речью сам основатель Кодокана – доктор Дзигоро Кано.

Речь была длинной – одни и те же положения (видимо, для лучшего усвоения непосвященными) повторялись в различных формах несколько раз. Почтительно внимавшая вначале молодежь откровенно заскучала – хотелось оглядеться по сторонам, рассмотреть ближайших соседей…

Василий сидел неподвижно, не сводя с оратора внимательных глаз: он знал, что за каждым абитуриентом пристально следят преподаватели Кодокана. Малейшее невнимание расценивается как неумение сосредоточиться и неуважение к великому мастеру дзюдо.

Сидеть оказалось не так-то просто: очень хотелось размять затекшие ноги. За открытым окном зала трещал неугомонный осенний кузнечик – цикада. Речь мастера словно сливалась с этой песней цикады в однообразную усыпляющую мелодию. Но у Василия недаром была многолетняя школа длительных церковных служб – это только по первости тогда кружилась голова от многочасового стояния и плыло перед глазами пламя тонких свечей. А потом обвыкся и научился сосредоточивать себя на молитве, не отвлекаясь на то, что происходило вокруг.