Станция Одиннадцать

— Да. — Бен неотрывно смотрел на огонь. — Я самый везучий человек на Земле, верно?

Они расстались лишь спустя неделю: настал момент, когда Дживан хотел продолжать двигаться вдоль озера, а остальные трое — свернуть на восток, к городу, где жила сестра Дженни. Несколько часов кипел спор. Дживан был уверен, что направляться в города опасно, другие возражали. Дженни боялась, что больше никогда не увидит сестру. В конце концов они пожелали друг другу удачи и разошлись. Дживан зашагал по берегу, чувствуя, как растворяется в окружающем пейзаже — маленькое, неприметное существо… Он никогда еще не ощущал в себе ни столько жизни, ни столько печали.

Ясным утром через несколько дней Дживан увидел на другой стороне озера Торонто, из-за расстояния похожий на мираж. Тонкое голубое острие небоскреба, пронзающее небо. Город из стекла.

Иногда Дживан встречал и других путешественников, однако их было очень мало. Почти все двигались на юг.

«Как фильм-катастрофа», сказал он Фрэнку уже больше двух месяцев назад, на третью или четвертую ночь в квартире. Тогда еще работало телевидение. Они были потрясены и напуганы, однако пока не осознали происходящее в полной мере, и той ночью им стало дурно. Данные свидетельствовали о том, что болезнь распространилась повсеместно. «Неужели это правда?» Впрочем, Дживан и Фрэнк запаслись едой и водой, они по крайней мере временно были здоровы и в безопасности.

«Знаешь, — сказал Дживан, — в кино обычно сперва случается апокалипсис, а потом…»

«С чего ты взял, что мы доживем до этого «потом»?»

Фрэнк всегда оставался чертовски спокоен.

Безмолвный пейзаж. Снег и замершие машины, в которых творится что-то ужасное. Необходимость перешагивать через трупы. Дживан старался подальше держаться от дорог, скрываясь в лесах. На дороге встречались люди с пустыми лицами, закутанные в одеяла поверх курток дети. Там могли убить ради содержимого рюкзака. Могли напасть голодные собаки. В поисках консервированной еды Дживан пробирался в загородные дома, чьи мертвые хозяева лежали в комнатах наверху.

Становилось все сложнее не забыть самого себя. Дживан мысленно перечислял одно за другим мгновения своей жизни. Меня зовут Дживан Чоудхари. Я был фотографом, а потом собирался стать парамедиком. Моими родителями были Джордж из Оттавы и Амала из Хайдарабада. Я родился в пригороде Торонто.

Но эти мысли распадались на части и ускользали. Наконец он дошел до того, что стал шептать лишь два слова: «Шагай вперед. Шагай вперед. Шагай вперед».

Дживан поднял голову и встретился глазами с совой, наблюдающей с заснеженной ветки.

37

ДИАЛЛО: Значит, выдвинувшись в путь, вы просто шли куда глаза глядят?

РЕЙМОНД: Насколько я знаю, да. Совершенно не помню тот год.

ДИАЛЛОН: Ни капли?

РЕЙМОНД: Ничего, абсолютно.

ДИАЛЛО: Должно быть, последствия ужасного шока.

РЕЙМОНД: Конечно. Потом мы наконец остановились в каком-то городе, и с тех пор я уже помню все. Люди привыкают ко всему. Думаю, детям вообще было легче.

ДИАЛЛО: Произошедшее травмировало и детей.

РЕЙМОНД: Поначалу, естественно. Но два года спустя? Пять лет? Десять? Мне вот было восемь. Уже девять, когда мы осели. Я не помню год, который мы провели в дороге. То есть, думаю, я забыла все самое плохое. Так вот, к чему я веду. Тебе не кажется, что в нынешней эре, неважно, как ее называть, в мире после грузинского гриппа хуже приходится именно тем, кто ясно помнит старый мир?

ДИАЛЛО: Не думал об этом.

РЕЙМОНД: То есть чем больше ты помнишь, тем больше ты утратил.

ДИАЛЛО: Но ты сама кое-что не забыла…

РЕЙМОНД: Мои воспоминания о жизни до катастрофы сейчас кажутся снами. Я помню, как смотрела из окна самолета вниз — наверное, это было за год-два до катастрофы — и видела Нью-Йорк. Море огней. От мысли о них по коже пробегают мурашки. Я не помню самих родителей, остались только ощущения. Помню, как зимой из вентиляции дул темный воздух. Аппараты, проигрывавшие музыку. Как выглядели компьютеры, их светящиеся экраны. Если открыть холодильник, там загорался свет, и веяло холодом. Или морозильник, еще холоднее, с кусочками льда в пластинах. Помнишь холодильники?

ДИАЛЛО: Конечно. Правда, уже давно пользуюсь ими как полками для хранения вещей.

РЕЙМОНД: И внутри было не только холодно, но и светло, верно? Я же не выдумываю?

ДИАЛЛО: Внутри горел свет.

Часть шестая

Самолеты

38

Покинув дом, Кирстен и Август вышли на дорогу и остановились. Август перекладывал сборники стихов и бутылки с водой из рюкзака в чемодан на колесиках, а Кирстен глядела на заросшую подъездную аллею. Если бы не материальные доказательства — чемоданы, заполненные полотенцами и шампунями, найденная на кухне упаковка соли, голубое шелковое платье на Кирстен, звездолет «Энтерпрайз», выпирающий из кармана жилета Августа, — она бы решила, что дом им привиделся.

— Неразграбленный дом, — произнес Август, когда они зашагали дальше. Кирстен не нравился звук, с которым жесткие колесики катились по дороге, но во всех прочих отношениях чемоданы были идеальны. — Не думал, что такой еще попадется.

— Невероятно. Мне почти хотелось снова запереть дверь.