Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке

Я вернулся в свой кабинет, открыл отчет о вербовке Сократа и остановился как вкопанный. В верхней части документа стояло решение Крючкова «Согласовано» и его подпись, а под ней, рядом с подписью начальника Управления РТ, я увидел автограф Андросова. С бюрократической точки зрения это означало, что Управление РТ — территориальная разведка — обзавелось агентом в лице Сократа, и Андросов в последний момент подхватил эту подножку! Дирекция РТ должна была нести ответственность за легитимность агента, а Андросову досталась лишь выгода.

Я взял новую папку, сложил туда все документы и написал на титульном листе: «Оперативное дело № 115131: «Сократ». «Я и не подозревал, что самые интересные события впереди. Комплимент Черкашина: «Вы доказали свою правоту» вызвал у меня теплое чувство удовлетворения. Но я знал, что доверять офицеру контрразведки было бы ошибкой, а Черкашин был прирожденным представителем этого вида. Все мои чувства кричали, что настоящее испытание — не столько верности Сократа, сколько моей — еще впереди. Я должен был встретить вызов лицом к лицу.

Я еще раз проанализировал ситуацию, пошел к Черкашину и сказал: «Я думаю, что обстоятельства требуют глубокой проверки Сократа».

Полковник долго молча смотрел на меня. Трудно описать ощущение, которое я испытал, когда его холодные глаза сфокусировались на мне, как рентгеновский аппарат.

— Когда он снова придет? — спросил Черкашин.

"В декабре."

«Начинайте готовить процедуру тестирования. И это для вас». Он взял лист бумаги из папки на своем столе и протянул мне.

Я вышел в коридор и сразу начал читать документ. Это был доклад Крючкову. Через два дня после того, как Сократа завербовали, Черкашин сообщил о своем намерении проверить агента с помощью наркотиков, изменяющих сознание. Ну-ну, подумал я, нельзя быть слишком осторожным с этим парнем. Черкашин не Андросов, это точно. Теперь тебе придется до конца жизни доказывать, что ты не американский агент, философски заметил мой внутренний голос. Мудрый парень! Как я мог спорить с этим? Черкашину психотропные препараты были нужны только для одной цели — узнать самую сокровенную тайну: был ли Сократ, или я, если уж на то пошло, агентом ФБР или ЦРУ. Это был ужасный метод, о котором разведчики говорили только шепотом. Все были уверены в его абсолютной эффективности. Во всяком случае, теоретически — очень немногие офицеры когда-либо проводили этот тест.

Тем временем руководство РТ начало хвастаться на всех деловых встречах: «Товарищи, впервые за много лет разведка завербовала американских граждан под флагом КГБ. И нам это удалось». Я был оптимистичен, воодушевленный надеждой, что мой Святой Грааль не за горами; теперь, когда у меня за плечами вербовка, я, наконец, смогу заняться настоящей работой. Обещание Черкашина, что никто не будет вмешиваться в дело Сократа, вселяло оптимизм.

Увы, полковник Черкашин не сдержал своего слова. Сразу же после того, как Сократ был завербован, он полностью забросил работу и погрузился в дело строительства своей дачи, или загородного дома. Весь день Черкашин бродил по городу в поисках строительных материалов. А в тех редких случаях, когда он появлялся на работе, он приклеивался к телефону, и из его кабинета доносились возбужденные возгласы: «Гвозди есть? А цемент??" Я был поражен этими событиями и не мог понять, что происходит.

Всю работу по американским операциям пришлось взять на себя заместителю начальника Управления РТ полковнику Анатолию Бычкову и начальнику американского отдела подполковнику Леониду Бересневу. Раньше Черкашин не подпускал этих "мальчишек" к серьезным делам. Теперь, после долгого периода невольного воздержания, они закусывали удила. Шесть месяцев прошли с очень небольшой активностью. Сократа ждали в Москве недели через две.

В то утро, в декабре 1987 года, меня вызвали в кабинет Бычкова. Очень немногие высшие командиры разведки пользовались такой убийственной репутацией среди своих подчиненных. Если что и объединяло штаб полковника Бычкова, так это ненависть к начальнику.

Он был переведен во внешнюю разведку из Девятого управления, где ему было поручено охранять руководителей страны. Ходили слухи, что, сопровождая одного из советских руководителей в Хельсинки, Бычков заработал синяк под глазом: однажды ночью он запил и начал бродить по гостинице, размахивая ружьем и угрожая убить любого, кто посмеет сделать попытку. на своего любимого босса. Однако тот инцидент был лишь предлогом для того, чтобы убрать Бычкова из службы охраны, где он сводил с ума коллег своей невероятной упрямством.

Бычков был рослым, лопоухим парнем с впечатляющими серебристыми волосами, тяжелой челюстью и постоянно слюнявым ртом. Любой намек на утонченность или интеллигентность вызывал его бурную реакцию. Однажды ему на стол попала характеристика одного из его подчиненных. Среди прочих качеств офицера хвалили за интеллект. Бычков пришел в ярость: «Он что, офицер или жалкий яйцеголовый?» Бедняга так и не узнал, почему его когда-то многообещающая карьера вдруг развалилась, как карточный домик.