Стану рыжей и мертвой, как ты

— Да брось ты, Дима! О каких деньгах ты вообще говоришь? Я что, не понимаю, что раз ты меня о чем-то просишь, значит, это для тебя важно. Да я и лишних вопросов задавать не буду. Все сделаю, как надо.

Его задача сводилась к тому, чтобы обследовать машину, найти по возможности все следы, которые могли оставить там все, кто к ней прикасался, в том числе и кровь.

— После того как ты закончишь свою работу, я отвезу тебя обратно в город, и ближе к вечеру, полагаю, тебя вызовут снова, но уже на труп.

Вадим молча посмотрел на меня, словно надеясь услышать какие-то объяснения. Но не услышал.

— Хорошо, поехали уже. Заинтриговал, ничего не скажешь.

В сущности, в нашем городе было относительно спокойно. Но если уж случалось что-то, то как-то уж слишком громко, жестоко, мерзко. То школьницу изнасиловали, да так страшно, что мне потом несколько ночей снились ее стертые о землю пятки… То трое братьев-строителей утонули в Графском озере. То студентку музыкального училища сожгли на ритуальном костре в поле. Теперь вот бандиты резню устроили, да плюс еще и побег!

Занимаясь машиной Лины, я отгонял от себя какую-то теплую и успокаивающую мысль о том, что, несмотря на всю сложность ситуации, я, по сути, так или иначе, не пренебрегая своими профессиональными обязанностями, собирался параллельно расследовать дело, связанное с Рокотовым. Грешно, конечно, говорить, но труп Михи, его подельника, пришелся в тот день, прямо скажем, кстати. И даже после того, как Лина исчезнет из моего поля зрения, укатив на своем стареньком «Фольксвагене» в Москву, я как бы останусь при деле, то есть при трупе. И мы продолжим поиски Рокотова.

Приближаясь к лесу в компании Лаврова и всматриваясь в горизонт, я поймал себя на том, что беспокоюсь за Лину и что мне важно, чтобы ее там, возле машины, не было, чтобы Вадим не заметил ее. Но, к счастью, мои опасения казались напрасными — Лины не было.

Вадим со своим чемоданчиком расположился на траве и принялся работать. В ветвях деревьев щебетали птицы, лес шумел встревоженными легким ветром деревьями, и наше с Вадимом молчание воспринималось, думаю, обоими как-то неестественно.

— Моя знакомая влипла по уши, — тихо сказал я, глядя на спину Лаврова, нырнувшего в салон машины. — Он бежал за ней, ударил по голове… ей удалось сбежать, и тогда он вернулся и забрал все, что было в машине. Я должен узнать, на самом ли деле это был Рокотов. Вадим…

Пока я говорил, Лавров не шевелился, словно боялся пропустить хотя бы слово. Когда же я замолчал, он выбрался из салона и, поджав губы, понимающе кивнул, явно довольный тем, что я хотя бы частично посвятил его в свою тайну.

— И еще… Мы сейчас уедем, а потом, как я тебе уже сказал, вернемся, но уже официально, на труп.

— А труп уже есть, или он пока еще жив? — Вадим любил мрачно пошутить.

— Он там, чуть подальше, потом покажу…

Где могла все это время прятаться Лина? Только в лесу. Больше негде. Возможно, она устроилась на каком-нибудь поваленном дереве и теперь сидит, наблюдая за нами. Или же забрела подальше, чтобы случайно не выдать свое присутствие.

Лина. У меня было стойкое ощущение того, что она меня околдовала. Как я мог не сдержаться и наброситься на нее? Я, человек, который до этого момента всегда умел держать себя в узде, презирал и считал слабаками и идиотами всех тех мужчин, на которых я собственноручно заводил дела об изнасиловании. Неужели это дремучее, заложенное в нас самой природой, грубое и неотвратимое желание спариваться настолько сильнее нашего разума? Животный инстинкт накрыл меня с головой (хотя правильнее было бы сказать, накрыл нас с Линой одним одеялом). Возможно, дело было и не в спаривании (какое отвратительное, хотя и верное словцо), а в желании согреться в объятиях друг друга. Мы оба захотели тепла. Я, забывший, что такое женская ласка и полностью отдавший себя работе, и Лина, перенесшая сильнейшее потрясение, она же чуть не погибла! Да, может, именно это желание любви и бросило нас друг к другу, но ведь это как посмотреть! Учитывая сложившуюся ситуацию, Лина могла попросту соблазнить меня, чтобы потом заставить меня помогать ей (оставим в черных скобках ее так и не озвученный грязноватый шантаж).

Но я почему-то не злился на нее. Да и не боялся вовсе. Не верил, что она, в случае, если я откажусь помогать ей, заявит на меня за изнасилование. Понятное дело, она подстраховалась, обойдя стороной ванную комнату, где могла бы смыть мое свежее ДНК. Почему бы и нет? Откуда ей знать, как я себя поведу, не сдам ли ее? Что ж, она действовала как бы даже правильно, защищая себя. К тому же ее можно было понять. Вряд ли ее, важную свидетельницу, отпустили бы так быстро. И машину бы отогнали в гараж, да и ее бы допрашивали по полной программе. А у нее маленький ребенок в Москве. У нее своя жизнь.