Стану рыжей и мертвой, как ты

— И поешь немного, я сейчас яичницу приготовлю.

— Нет, я есть не хочу.

— Будем считать, что это закуска. Ты пережила сильнейший стресс. Тебе надо выпить и хорошенько закусить, набраться сил. Думаю, ты уже поняла, что легко отделалась, ты уж извини, что так говорю. Но ты ушла от Рокота, от бандита, который хладнокровно, повторяю, перерезал всю семью — мужа, жену и двух пацанов-подростков. Думаю, тебе повезло, что у него при себе не было ножа.

Наверное, я напрасно все это ей сказал, просто мне хотелось, чтобы она осознала всю степень своей везучести (относительной везучести, конечно!) и выпила. Я не мог и дальше смотреть, как ее колотит.

И это сработало. Лина взяла в руки стакан, который я наполнил на треть, и залпом выпила. Зажмурилась, поперхнулась, закашлялась, слезы покатились по ее щекам.

— На вот огурчик.

Она захрустела им жадно, так хотелось заесть горечь от водки.

— А ты? Ты тоже выпьешь?

— Мы же сейчас поедем. Не могу, я же за рулем.

— Дождев, сейчас ночь. Что ты увидишь там, в лесу? К тому же все твои эксперты спят. Рано утром и решим, как поступить.

— Лина, но я правда не знаю, как сделать так, чтобы тебя не привлекать в качестве свидетеля. Это просто невозможно, понимаешь? С одной стороны, ты хочешь, чтобы я нашел Рокота, но с другой — как я могу возбудить уголовное дело, если ты хочешь еще к тому же забрать свою машину? Да еще и после того, как с ней поработают наши эксперты? Разве ты не понимаешь, что ее будут искать? И тебя остановят на первом же посту ГИБДД! Это полный абсурд!

— Я не сильна в этих вопросах, ничего в этом не понимаю, но я говорю тебе, что мне надо вернуться в Москву. Меня там ждут.

Я подлил ей еще водки, и она выпила.

— Теперь ты, — приказала она. — Иначе я прямо сейчас уйду. Вот просто поднимусь со своего места и уйду. И ты меня не найдешь. Типа, я тебе приснилась.

Щеки ее разрумянились, исчезла болезненная бледность, да и голос ее приобрел такую приятную твердость. Она прямо на моих глазах словно приходила в себя, становилась самой собой.

— Какая у тебя родинка над верхней губой… Надо же… — она провела пальцем по моим губам, улыбнулась. — Просто создана для поцелуев.

— Хорошо, черт с тобой, — сказал я и достал еще один стакан, налил себе и выпил. — Утром так утром.

Яичница была готова, я разложил ее по тарелкам и был почему-то рад, когда Лина набросилась на еду. Утром я напою ее кофе, мы с ней поговорим, и она, я был уверен, согласится написать заявление.

В какой-то момент я понял, что она засыпает. Я решил, что уложу ее на своей кровати в спальне, а сам лягу в кухне на диване. Гостиной у меня вообще не было. Спальня, кухня и ванная комната — что еще нужно холостяку, которого к тому же еще и никогда не бывает дома?!

— Пойдем-пойдем, Линочка, вот так… — Я, поддерживая ее, довел до кровати. — Ну, ты уж сама разденься…

Но она кулем свалилась на чистые простыни. Я стоял в нерешительности. По-хорошему, ей бы раздеться, принять душ, а уж потом лечь…

И вдруг она, лежа на спине и не открывая глаз, словно машинально, неосознанно, принялась расстегивать на себе рубашку, распахнула ее, и я зажмурился. Но уходить не собирался. Не мог оторвать взгляда от ее освещенной розовой ночной лампой нежной кожи, прелестных округлостей. Стоял и смотрел, завороженный, загипнотизированный. Стянуть с себя рубашку она словно и не собиралась, или просто не было сил. Зато начала расстегивать джинсы. Джикнула молнией, засунула большие пальцы за тугой пояс, и джинсы медленно поползли вниз. Я не выдержал, схватил их за концы штанин и стянул. Тонкая полоска голубых трусиков, впалый живот, длинные тонкие ноги с розовыми ступнями.

— Дождев, — так же, не открывая глаз, прошептала она. — Ну, чего ты стоишь? Иди ко мне.

3. Лева Гурвич

Вот так спросить ее прямо, мол, ты едешь к своему любовнику, я, конечно, не мог. Все-таки она моя мама. Она-то называла его экстрасенсом, который помогает ей вылечиться от мигрени. Она никогда не говорила, что у нее просто болит голова, она называла свой недуг мигренью.

Познакомилась она с этим Виктором в прошлом году, когда ездила к подруге в Крым. Вернулась помолодевшая, загоревшая и счастливая. Давно я не видел такой мою маму. И хотя загар ее со временем сошел, улыбка еще несколько месяцев продолжала освещать ее лицо так, как если бы она втайне чему-то тихо радовалась. Конечно, я знал, что она переписывается с кем-то, что ей кто-то присылает сообщения, а она отвечает. Все эти милые сигналы, оповещавшие о том, что о ней не забывают, думают, были для нее просто музыкой. «Что ж, она еще молода, — думал я, — ей нет еще и пятидесяти, и выглядит она хорошо». Стройная, милая, женственная, такие женщины нравятся мужчинам. Но все-таки я ее ревновал к этому Виктору, чувствовал, что между ними не просто прошлым летом вспыхнул курортный роман, что там что-то посерьезнее, а потому почти уже был готов к переменам в нашей семье.