Поплавав немного, мы, удаляясь по очереди от места купания, стали отмывать дорожную пыль квадратным куском обычного стирального мыла. Наташа оказалась права. Волосы вобрали в себя столько паровозной гари и пыли, что вода вокруг сразу потемнела. Но зато как приятно было после расчесывать их — чистые, чуть скрипящие под ладонями, мягкие и шелковистые, и подставлять лучам солнца, выскочив на берег, прохладное тело, хорошо прошурованное мылом и прибрежной травой.
Не успел запылать костер на берегу, как Головацкий стал заготовлять шампуры из прямых и довольно крупных прутьев лозняка. Он сразу сдирал с шампуров кору, и оттого они становились гладкими и скользкими. Куски мокрого мяса хорошо насаживались на белые ровные прутья вперемежку с дольками лука и маленькими помидоринами. Трудно передать простыми словами, какой запах стал расползаться над рекой, когда угли прогорели и Головацкий расположил над ними на колышках пять тяжелых, нанизанных багровыми кусочками баранины самодельных шампуров. Как только мясо стало бледнеть, лук подрумяниваться, а на уголья упали первые капли бараньего жира, запахло очень вкусно.
Время от времени, размахивая Наташиной косынкой, Толя раздувал угасающие угли. Шашлыки из бледных стали розовыми, как бы загорая на глазах у всех. Жир, свертываясь каплями, с шипением стекал на уголья, а бока помидоров почернели и местами лопались, поливая томатным соком огненный под костра. Аромат жареного мяса и нарастающее шипение вызывали в наших молодых организмах, отощавших за годы гражданской войны, дьявольский аппетит.
— Помой баночку, Наташа, — распорядился Головацкий, переворачивая над огнем прутья с шашлыком.
Пока Наташа стоя полусогнувшись над крутым берегом Унавы, мыла осокой единственную нашу посудину, Вукович притащил поближе к костру бутыль с вином. Все это время, пока мы купались, бутыль охлаждалась под кустами, в маленьком заливчике, и сейчас на ее стекле выступили капельки росы. Шерудилло расстелил на лужайке два номера «Приазовского пролетария» и стал нарезать на них ломтями свежий белый хлеб. Тут же он разложил не пошедшие в дело помидоры.
— Прошу к столу, дорогие гости! — отходя от костра и в то же самое время торжественно показывая рукой на темно-коричневый шипящий шашлык, пригласил Головацкий. — Кельнеров у нас нет. Действуйте самостоятельно.
Мы сняли с рогаток шашлыки и, усевшись кружком на траве возле газетной скатерти, стали прямо зубами срывать с полуобгорелых, подрумянившихся прутьев сочные, пахнущие дымом и чесноком мягкие куски баранины.
Первые минуты челюсти наши работали в согласованном молчании.
Мы играли на шашлычных флейтах с таким азартом, как будто приехали из голодного края.
Я сразу понял, что никогда в жизни не ел более вкусного блюда!
Вукович налил полную консервную банку вином цвета выжатой спелой бузины и протянул ее Головацкому.
— В знак уважения и благодарности за превосходное кулинарное искусство! — сказал Вукович.
Толя хотел было передать вино Наташе, но она торопливо сказала:
— Без церемоний, Толенька! Ты заслужил первую чару. Это же прелесть, а не шашлык! Пальчики оближешь!
Осторожно, чтобы не наколоть губы об острые края консервной банки, Толя выпил мелкими глотками все вино, передал посуду Вуковичу и медленно сказал:
— Не знаю, друзья, кто что любит, но даже если бы меня послали вместо товарища Чичерина куда-нибудь за границу, то никакой званый обед у господина Штреземана я бы не променял на один такой шашлык. Вы представляете себе, какое мучение пришлось бы испытывать там, за столом, покрытым белоснежной скатертью? Лакеи важные-преважные дежурят у тебя за спиной, десятки всяких вилок, щипцов и прочих хватательных инструментов лежат перед тобою, и надо обязательно знать, как ими пользоваться. А ты сидишь во фраке, как обалдуй гороховый, и боишься прикоснуться к этим предметам западной цивилизации, чтобы не уронить своего достоинства. А то ли дело здесь? Без всяких жилетов и манишек на травке, у костра, свободно, привольно, одна жестяная банка, да и та ходит по кругу, а главное — вкусно-то как! Поглядите вот на Наташу, единственная леди наша сидит на травке, поджав под себя ноги по-турецки, и в ус не дует. Захотел руки помыть — речка рядом, и никого ты не эксплуатируешь, и дешево. Чего еще надо?
— Да, я Чичерину не завидую! — согласился с Толей, выпивая свою порцию вина, Шерудилло. — Очутись он здесь, сразу одежку бы снял и к нашему этому шашлыку тоже приобщился. И чувствовал бы себя свободно, зная, что порядочные люди его окружают, а не всякая там капиталистическая сволочь.
За сосновым лесом, мимо блокпоста 67, прогрохотал пассажирский поезд.
Вукович поглядел в сторону мелькающих над насыпью вагонов и сказал:
— Житомирский. С границы.
— А вдруг снова какой-нибудь шпион среди пассажиров честных затесался?
— Не исключено, — обычным тоном согласился с моими предположениями Вукович. — На этом направлении, да и у нас, в Жванце, они прорываются чаще всего. Заведует этим направлением прорыва Ровенская экспозитура панской разведки.