Только мы вынесли наши тюки с подарками на привокзальную площадь, как целая ватага волосатых извозчиков-балагул с длинными бичами окружили нас, предлагая свои услуги для того, чтобы довезти нас в город.
Запах глянцевых, отполированных кожаных сидений фаэтонов смешивался с вонью дегтя, которым смазывали балагулы буксы рассохшихся колес.
— Панычики мои, за восемьдесят копеек я вас до самой «Венеции» доставлю! — усердствовал больше всех долговязый балагула с фиолетовым фонарем под глазом, хватая попеременно, и довольно нахально, то меня, то Шерудилло за рукава.
— Иди ты к чертовой матери со своей Венецией! — цыкнул на него Шерудилло.
— «Венеция», Сережа, это ресторан такой, и гостиницы там рядом: «Лондон», «Одесса», «Киевские номера», «Бристоль», но все равно восемьдесят копеек — шибко дорого. Быть может, Вукович вызовет сейчас по телефону коней из управления? — сказал я.
— А сколько дадите? А сколько дадите? — размахивая кнутовищем, засуетился балагула, с тоской оглядываясь на расходящихся пассажиров.
— Товарищи! Вы не делегация? — послышалось рядом.
Возле нас появился чернявый военный в форме червонного казачества. На синих петлицах его хорошо заправленной гимнастерки алело по три «кубаря» и были привернуты кавалерийские значки-подковки с перекрещенными саблями. Маленькая ладная фуражка с малиновым верхом и синим околышем как бы подчеркивалась изогнутым лакированным козырьком.
— Да, мы из Мариуполя! — сказал Шерудилло.
— Политрук третьего эскадрона кавалерийского полка имени Германской компартии Канунников! — отрекомендовался военный. — За вами прислана тачанка.
Сперва мы погрузили на дно тачанки тюки с подарками, а потом подсадили сюда Зуброву. Прижимая одной рукой юбку и краснея от смущения, Натка кое-как взобралась наверх, а за нею, подобно лихим кавалеристам, стараясь дать понять, что нам не впервой ездить на тачанках, заскочили и мы туда. Политрук Канунников сел на облучок, рядом с ездовым, и сытые каурые кони понесли тачанку к переезду, оставляя позади озадаченного балагулу с подбитым глазом.
— А где же крепость твоя хваленая, Василь? — спросила Натка. — Самый обыкновенный город, и никаких древностей не видно.
— Древности располагаются в Старом городе, — сказал политрук, — а мы стоим на окраине, за линией железной дороги. По городу мы вас еще провезем!
— Видите вот тот бугорок, возле тюрьмы? — показывал я хлопцам. — Когда сичевики полковника Коновальца захватили город в девятнадцатом, они привели туда девять подольских комсомольцев-подпольщиков. Приказали им стать в круг и взяться за руки крепко-крепко. Те взялись, ничего не подозревая. А сам Коновалец и его подручные сразу стали стрелять комсомольцам по очереди в затылок. Так и повалились все лицом на землю в средину круга.
— А как они киевских комсомольцев в Триполье убивали? Пальцы им, живым, перед смертью отсекали, мучили как! — сказал Шерудилло.
— Так то Зеленый, атаман бандитов, — сказала Наташа.
— Не все ли равно — Зеленый или Коновалец? — бросил Толя. — Одного поля ягоды, предатели Украины, наймиты буржуазные. Зеленого уже убили, как собаку бешеную, сейчас его последних бандитов вылавливают, а тот, Коновалец, еще болтается по заграницам, шпионов своих к нам подсылает.
— Ничего, и до него когда-нибудь доберутся, — сказал политрук.
Уже потянулись вдоль проселочной дороги маленькие хатки предместья Цыганковка, потом они стали сменяться домами покрупнее, и наконец за красным двухэтажным зданием железнодорожной школы мы въехали на замощенную синеватым булыжником мостовую. И тут я сказал торжественно, трогая за локоть нашу спутницу:
— Натка, смотри!
На стене кирпичного дома была приверчена голубая эмалированная табличка с надписью: «Улица Никодима Зуброва». Как зачарованная, глядела не отрываясь Наташа на табличку и погодя с гордостью сказала:
— Это улица имени моего дяди!..
…Только мы заехали в открытые ворота военного городка, как увидели построенный поэскадронно на широком плацу подшефный полк.
Под звуки фанфар к нам подскакал на сером, в яблоках, резвом жеребце командир со «шпалами» в синих петлицах. Пронзительным, тонким голосом, слегка заикаясь, осаживая шпорами коня, он закричал на весь двор:
— Товарищи шефы! Полк червонного казачества имени Германской коммунистической партии построен к вашему приезду. Командир полка Николай Веселовский!
Поблескивая никелированными трубами, хор трубачей сыграл встречный марш.
— Будешь говорить, Василь, — шепнул мне на ухо Головацкий.
— Ты что, Толя? Я еще не приготовился, — испуганно прошипел я, совершенно растерянный этой церемонией.
Никто же из нас не ждал такой парадной встречи!
Головацкий нервно махнул рукой так, словно хотел сказать мне, чтобы я укатывался. Мы заметили, как упрямые желваки заходили у него на впалых щеках под гладкой розовой кожей. Последние звуки встречного марша сменились звонким выкриком «вольно», командир полка не глядя воткнул клинок в ножны, и тут раздался громкий, уверенный голос Толи Головацкого: