Старая сказка

– Пузырек со свиной кровью, спрятанный в носовом платке? – с тревогой предположила Лизелотта.

– По-моему… Кажется… – Я привстала со своего места.

Служанка обернулась к боковым крыльям и стала звать на помощь. Мишель выбежал на сцену и поддержал Мольера, а тот все кашлял и кашлял кровью. Аудитория заволновалась. Мольер с трудом выпрямился в кресле.

– Довольно! Продолжаем пьесу!

– Но, месье… – запротестовал Мишель.

Мольер скомкал окровавленный платок, сунул его Мишелю в руку и жестом приказал ему удалиться. С большой неохотой Мишель покинул сцену.

Служанка, запинаясь, забормотала свои строчки:

– Вытянитесь и притворитесь мертвым, месье. А вот и моя хозяйка. Не шевелитесь, заклинаю!

Мольер улегся на кушетку. Выглядел он и впрямь ужасно, и посему сначала его сценическая жена, воскликнувшая:

– Слава тебе, Господи! – а потом и дочь, залившаяся слезами: – Какое несчастье! Горе нам, горе! – сочли его мертвым.

Коварная супруга была с позором изгнана, прекрасная дочь обрела настоящую любовь (при этом Мишель изо всех сил старался изображать восторженного жениха, бросая тревожные взгляды на Мольера). Занавес опустился с необычной для таких случаев поспешностью, и мы остались в зале, недоуменно глядя друг на друга и терзаясь подозрениями.

– Вы думаете, он действительно болен? – обратилась ко мне Лизелотта.

– Боюсь, что так, – ответила я, с трудом сдерживая слезы.

Король отправил одного из слуг за кулисы, чтобы узнать, как обстоят дела. Мы с Лизелоттой ожидали известий, тогда как остальные зрители постепенно расходились, возвращаясь в Лувр или в свои апартаменты, расположенные неподалеку. Два Филиппа – принц и его шевалье – тоже удалились неспешной походкой, а Атенаис поманила короля к себе и заговорила с ним, так что его темная голова склонилась над ее золотистыми кудрями.

– Пожалуй, я вернусь к себе, – заявила королева Мария-Терезия.

– Очень хорошо, дорогая, – небрежно откликнулся король, не глядя на нее.

Королева заколебалась.

– Когда я увижу вас вновь?

Король приподнял руку в знак прощания.

– Попозже, дорогая, попозже.

Королева Мария-Терезия, переваливаясь с боку на бок, заковыляла к своему портшезу, сопровождаемая, как обычно, одним из своих карликов и дурно пахнущей маленькой собачкой. В общем-то, мне следовало бы пойти за нею – в качестве одной из фрейлин королевы я должна была убедиться, что Ее Величество довольна и счастлива, – но Мария-Терезия почти не обращала на меня внимания, поскольку ее знание французского, равно как и мое – испанского, оставляли желать лучшего. Так что я ограничивалась выполнением необходимого минимума, хотя непременно старалась находиться при королеве в промежутке между ужином и отходом ко сну. Именно в это время Мария-Терезия предпочитала играть в карты. Поскольку она всегда делала высокие ставки и неизменно проигрывала, этот ее недостаток позволял мне изрядно улучшить свое благосостояние. Последний ее проигрыш позволил мне оплатить меховую накидку и шляпку.

По правде говоря, я недолюбливала королеву. Добрую половину дня она проводила на коленях, умоляя Господа сделать так, чтобы король был добр с нею, а оставшееся время возлежала на кушетке, потягивая бесчисленные чашечки горячего шоколада, в окружении карликов и собачек, причем с последними обращалась не в пример лучше. Карлики спали на голом полу у дверей ее спальни, подбирая объедки, которые она швыряла им. Что же до ее собачек, то у каждой был свой камердинер, свой экипаж и своя комната во дворце. Они часто сидели за столом с королевой и ели с ее тарелки.

Будь моя воля, я бы давным-давно оставила службу у королевы, но не могла позволить себе подобной роскоши. Фрейлинам платят сущие гроши, и большая часть моих выигрышей уходила на надушенные перчатки, туфельки с красными каблуками, кружевную оторочку (возмутительно дорогую) и портшезы, доставлявшие меня в салоны, куда я ускользала, как только королева отправлялась на боковую. Да, и еще на связки дорогой бумаги, чернила, гусиные перья и пемзу. Каждую секунду свободного времени я посвящала написанию рассказов.

Извинившись, я потребовала подать мне накидку и шляпку и отправилась вслед за королевой. Не для того, чтобы покорно вернуться в Лувр, а для того, чтобы навестить Мольера.

Дом его находился недалеко, напротив здания театра на улице рю де Ришелье, но я успела продрогнуть до костей, пока добралась туда. Здесь было полно актеров и актрис, пребывавших в состоянии театральной аффектации – они плакали, рыдали, заламывали руки и рвали на себе волосы. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания, поэтому я без помех пробралась наверх, в спальню Мольера, где его жена, Арманда, и ее мать, Маргерита, растирали ему руки, сжигали перья у него под носом, давали ему крепкий сладкий напиток и вообще пытались оказать хоть какую-то помощь.

Мишель сидел у кровати, уронив голову на руки и терзая свои локоны. Я подошла к нему и шепотом окликнула.

Он поднял голову и взглянул на меня покрасневшими глазами.

– Ох, Шарлотта-Роза, он умирает.

– Неужели ничего нельзя сделать?

Мишель покачал головой.