Старфайндер

— Они жили рядом со смертными и общались с ними, хотя могли преспокойно жить сами по себе, не якшаясь с низшими существами, — пояснила она. — Бессмертие, видишь ли, относительно. Живя исключительно в кругу других бессмертных и избегая смертных, они не смогли бы оценить свое превосходство. Проживая рядом с существами ниже их по положению и имея с ними дело, они могли оценить это. Вот такую простую истину проглядели ученые — так же как они проглядели огромное количество иных простых истин. Ученые вообще глупы — почти так же глупы, как философы.

Она повернулась к лестнице.

— Ступай-ка наружу, старик, — сказала она, — и начни убирать со стола.

Из-за лестницы приплелся андроид с головой как чурбан. Его огромное лицо было невероятно безобразным. Косматая седая борода, сбегая по щекам, подбородку и верхней губе, превращалась в колтун. Только глаза спасали эту печальную картину от полной катастрофы — ясные, карие, доброжелательные.

Вышитые буквы на его тунике гласили: «Сократ».

Он начал собирать блюда и тарелки; составив их стопкой, как официант, он по полу из пентелийского мрамора понес их к дверному проему справа от лестницы. Его толстые босые ноги шлепали по плитам пола. Двигался он медленно и неуклюже. Что-то нелепое чувствовалось во всем этом. Что-то внушающее жалость.

На стол упал кусочек куропатки. Г ера смела его на пол, а когда старик возвратился за последними тарелками, указала ему на этот кусок кончиком сандалии.

— Подними, старик, — приказала она.

Сократ повиновался, потом вынес оставшиеся блюда и тарелки из комнаты.

— Убедись, что все они вымыты дочиста, старик, — окликнула она старика в спину.

На мгновение Мэттью ощутил тошноту. «Почему Сократ? — подумал он. — Почему Пиндар? Почему Коринна?» Тем не менее он хранил молчание, и вскоре из его мыслей медленно выплыл вопрос.

Все вопросы уплыли из его мыслей. Все, кроме одного...

Гера была сильным благоуханным ветром, дующим сквозь него. Вино усиливало ветер, и Мэттью обнаружил, что ему все труднее выстоять против него. Он пошатнулся, когда она сказала, резко и без всяких прелюдий:

— Посадишь капсулу?

Но он не пал. Не до конца.

— Нет, — ответил он. — Не могу.

Она приблизилась к нему, бриллианты на ее платье-саронге играли ослепительными голубыми и белыми огнями.

— Ты посадишь ее не задаром. Я плачу наличными!

— После доставки? — услышал он собственный странный голос.

— Ты честный человек. Твоего слова вполне достаточно.

Он сглотнул. Ее лицо было очень близко. Оно пленяло и одновременно отталкивало, но эта антипатия сама по себе была своеобразной формой очарования — вероятно, извращенной формой, но тем не менее притягательной. Мысли, которые оно пробуждало, усиливало выпитое. Он вспомнил, что она — она единственный человек, какого он видел с тех пор, как вошел в Дом, и внезапно понял, что они одни и что она с самого начала устроила, чтобы они остались наедине.

— Даешь слово? — осведомилась она.

Пляска сверкающих бриллиантов на ее платье-саронге наполовину ослепила его. Он хотел заговорить и не смог. Его остекленелые глаза делали слова необязательными. Она встала.

— Ты видел мезонин? Пойдем, я покажу его тебе, — позвала она.

5

На шатких и негнущихся ногах он последовал по мраморной лестнице. При взгляде сверху огромное строение наводило на мысль о древней железнодорожной станции с множеством расходящихся путей. Сам мезонин оказался изящный променад, а стены между дверями, открывающимися с него, украшали самые простые греческие узоры. Гера открыла одну из дверей и вошла в комнату. Дрожа от страха, он последовал за ней.

— Моя ванная, — пояснила она.

Это была та самая ванная, куда он уже заглядывал — сколько лет назад! — и видел Диону Христопулос. Тогда ему было сорок пять и он боялся. Он и теперь боялся, но ему уже было не сорок пять. Тем не менее беспокойство, которое он чувствовал, вернулось.

Сейчас положение позволяло ему исцелиться — если занятие любовью с красивой женщиной намного выше его по положению действительно могло исцелить. В любом случае, речь шла о продаже. А обстоятельства обеспечили его средствами. Он мог дать цену.

Проблема была в том, что частью цены была преданностью Зевсу IX.

Что же такое в этой капсуле, столь притягательной для Геры? — размышлял он. — До того притягательной, что она не может дождаться, пока ее муж вернется?

Хоть и сильно пьяный, Мэттью по-прежнему не мог задать ей этот вопрос прямо. С вином или без вина, он оставался ее слугой. Он не осмеливался навлечь на себя ее неприязнь. Однако были ли ее мотивы на самом деле важны? Не было ли довольно и того, что ей захотелось спустить капсулу вниз, и только он знал, где та спрятана в небесах?

После ванной она показала ему несколько других комнат, последняя из которых была ее спальней. Она представляла собой просторную комнату, трехмерные фрески на стенах заставляли комнату казаться еще более просторной. Тема фресок заставила его покраснеть. Он читал о знаменитых ритуалах храма Дианы Эфесской. Однако читать о них — одно, а видеть их в графическом воплощении — совершенно иное.