Старфайндер

— Однако сначала я хочу забрать кое-какие вещи из своей квартиры и попрощаться кое с кем из друзей. Поедем на моей машине, а Чарлз может подогнать туда «Старейнджер», забрать нас оттуда, а потом назад. — Она делает паузу, запоздалая мысль туманит ее синие глаза-цветы: — Может быть, я слишком многое принимаю как само собой разумеющееся. Может быть, ты больше не хочешь видеть меня на борту кита?

— А зачем мне иначе быть здесь?

— Но ты ожидал встретить маленькую девочку.

С притворной веселостью, которой вовсе не чувствует, он говорит:

— Меня устроит и большая.

Насмешливая гримаска, которую вызывает это его замечание, это Сили, и только она.

— Ну ты

и скажешь! — замечает она — так, как всегда. Почти.

Когда они выходят из здания и забираются в ее автомобиль, его одолевают новые сомнения. Не пустить ли все на самотек? Не передал ли он бразды правления Времени, оказывая столь слабое сопротивление?

Но что такое этот самотек, естественный ход событий? Если бы он просто ушел и оставил ее, не было бы это частью их естественного течения? И не будет ли его частью любое его действие или бездействие? Разве движущийся палец уже не оставил надпись. Разве уже не предначертано все то, что он делает или не делает? Не будет ли любое принятое им решение тем, какое требует от него Время?

Разве сами его мысли не суть часть или части той роли, для которой он был избран?

Возможно. Но у него есть туз в рукаве. В обычных драмах ни один из участников не знает заранее, что должно случиться. А в этой драме один из них знает это наверняка. Он сам. Да, он не знает деталей сюжета. Но знает, что если дать ему развиваться точно как написано, то Мишель Д’Этуаль, урожденная Сили Блё, отправится в космический рейс, из которого уже не вернется.

Несомненно, если один из персонажей пьесы знает, чем она должна кончиться, он обязан найти в себе силы выйти из своей роли достаточно надолго, чтобы обеспечить совсем иную развязку.

Но, возможно, он — не один из персонажей. Или в лучшем случае он, возможно, играет одну из второстепенных ролей. Бессловесного оруженосца. Он может только ждать и смотреть.

Автомобиль у Сили\Мишель электрический. Она едет, опустив стекло, ночной ветер играет ее волосами. Ему неловко сидеть рядом с ней. В последний раз он сидел рядом с ней, когда она была в детской ночной рубашке — и очень тринадцатилетней.

Она говорит:

— Когда меня выпустили из больницы, меня забрала социальная служба. С самыми благими намерениями они передали меня приемным родителям, которым хватало ума пропивать большую часть денег, которые выделяли на мое содержание, ни разу не выдать своего пристрастия к алкоголю сотруднику соц-службы, который периодически приходил к ним с проверкой. В школе я уже знала большую часть того, чему меня собирались учить, и еще много другого. Это не значит, что я многому выучилась в школе на Ренессансе — нет. Школы на Ренессансе очень напоминают школы на Земле: большая коробка — спортзал, коробки поменьше — классы. Haute bourgeoisie обожают легкую атлетику, почти так же, как земляне. Я должна бы сказать «будут обожать» и «когда-то земляне», правда, ведь Ренессанс — это будущее Земли, а Земля — прошлое Ренессанса. Но, если прыгать во времени то назад, то вперед, как делали мы, начинаешь путаться, а цивилизация, в которой я частично росла, во многих отношениях напоминает ту цивилизацию, частью которой я стала.

В любом случае, в школе на Ренессансе я выучилась не многому, и не будь там подпольных библиотек, на Земле мне пришлось бы корпеть над уроками столько же, сколько другим детям. Но в подпольных библиотеках было то, что «отверженные» учителя называли «обучающими машинами»: такая машина всего за час могла научить тебя гораздо большему, чем учитель на Ренессансе или на Земле — за неделю. Поэтому для меня учиться на Земле было как бревно катить с горки. Я мигом разделалась с образованием, выиграла стипендию и окончила школу в шестнадцать лет. Другая стипендия позволила мне уехать в Париж. Когда я вернулась и мои картины начали продаваться, я осела здесь, в Буффало. Мое лицо пострадало от огня не все, но оно не помогало мне на приемах и фуршетах, и в прошлом году я сделала пластическую операцию. Ведь мой талант совсем не велик. То, что я из другого мира, из другого времени, дает мне уникальный взгляд на вещи. Вот что помогает мне продавать картины. Большую часть своих работ я рисую по памяти, и, возможно, по этой причине критики называют мои полотна высокохудожественными и «несущими в себе глубокую мысль». Хотя в них нет ни того, ни другого. Я всего лишь выражаю так ностальгию... Ну вот, я столько наговорила тебе, Старфайндер... Теперь твоя очередь рассказывать.

Он рассказывает ей про Бездну. Про сбой в поступлении солнечной информации, из-за которого компьютер пропустил восемь лет. Про то, как кит едва не погиб. Но опускает часть, касающуюся Девушки со звезд, позволяя ей предположить, что кит ка-ким-то образом излечился сам. Для него по-прежнему невозможно рассказать ей про Девушку со звезд. Никогда.