Старик и две мошенницы

Но вскоре мы стали замечать, что он часто дышит, во время кормления синеют губки. До поры до времени мы списывали всё что замечали на присущую всем матерям мнительность. Но в феврале у него начались ужасные приступы кашля, во время которых он стал задыхаться. Глазки выкатывались из орбит, он синел. Переживать это было ужасно. Естественно, мы обратились к врачам. Его обследовали в нашей больнице. В общем, оказалось, что у него редкая патология сердца. Нам сказали, что нужна операция, и чем скорей, тем лучше и предупредили что, если не сделать её до года, он непременно умрёт.

Для нас это был страшный удар: мы были в отчаянии. В июне нам дали квоту на операцию. На вопрос «Сколько ждать?», – нам ответили, что может месяца три, а может и больше. Мы стали умолять, но ответ был один: очередь большая, все дети одинаково нуждаются. Ждите, или оперируйтесь платно.

Мы медики, и прекрасно понимали, что при этой болезни ребёнок испытывает кислородное голодание, это может повлиять и на мозг, и на другие органы. Я уж молчу, что он может умереть во время приступа.

И мы стали искать деньги на платную операцию. Она стоит двести пятьдесят тысяч и тысяч сто пятьдесят на послеоперационное выхаживание. В общем, самый минимум – это четыреста тысяч. Денег у нас вообще не было: всё уже было потрачено на обследования. У моих и Лениных родственников сбережений было сто тысяч, продать тоже нечего. Взять кредит невозможно: и я, и она оплачивали ипотеку. Мы решили дать объявления в Интернете и в газетах, сообщили номер счёта. За две недели на него пришло восемь тысяч рублей. Потом переводы прекратились. Ходили и просили по квартирам. Давали крохи. И тогда я сказала Лене: «Честно добыть денег у нас не получится, придётся добывать нечестно». Я стала собирать бракованные тонометры, покупать активированный уголь и рассовывать по упаковкам от импортных препаратов.

В начале июля случился приступ, какого ещё не было. Мы с Леной были потрясены. Димку положили в больницу. Тогда я сказала: или мы соберём деньги сейчас, или он умрёт. Мы оставили с ним в больнице Ленину маму, и поехали на это дело.

– У меня к подсудимой есть несколько вопросов, – поднялся прокурор – майор, по виду тридцати пяти лет, гладко выбритый, в прекрасно подогнанной форме и ослепительно белой рубашке с синим галстуком. – Во-первых, вы, как старались нас тут убедить, бедны – дальше некуда, а разъезжали на машине.

– Машина не моя, а одного знакомого. Он инвалид-афганец. Приобрёл «Оку» с ручным управлением. Вернее, управление комбинированное – ручное мы отсоединили. У меня нет прав, и он написал доверенность на Лену.

– Второй вопрос: почему вы, как сами только что сказали, выехали на дело в районы, ведь в городе было бы дешевле?

– В селе народ доверчивей.

– Вы хотели сказать, глупее?

– Я знаю только, что в городе люди относятся к приходящим незнакомцам с намного бóльшим подозрением, чем в сёлах.

– Подсудимая Горбунова, скажите, выезжая в районы, вы заранее знали, что будете заниматься противоправным делом?

– Да, я именно с этой целью и ехала.

– Кто был инициатором этой поездки.

– Я. Я всё придумала и организовала.

– Скажите, вы понимаете, что, продавая лекарства-пустышки, вы подвергали опасности жизни граждан. Больной принимает таблетку нитроглицерина, чтобы снять сердечный приступ, а вместо него – обыкновенный мел. Вы понимаете, что вы были потенциальными убийцами.

– Мы продавали не мел, а активированный уголь. Любой человек отличит активированный уголь от нитроглицерина.

– Скажите, где вы взяли так называемые приборы для лечения всех и всяческих болезней?

– Этого я вам никогда не скажу.

– Очень жаль. Ответьте ещё на такой вопрос. Взгляните на потерпевшую Мишуткину. Кого вы обманывали! У вас ничего не шевельнулось в душе? Остатки совести?

– Совесть в себе я задавила. В наше время, при нынешней системе здравоохранения иметь совесть, слишком большая роскошь.

– Подсудимая Горбунова, – сказала судья, – прекратите демагогию. Мы обсуждаем не российскую систему здравоохранения, а ваши деяния, в которых усматриваются признаки преступления по сто пятьдесят девятой статье уголовного кодекса. Ваша задача – не попасть за решётку, и только что сделанное вами заявление об отсутствии у вас совести, решению этой задачи не способствует.

– Ваша честь, у меня был выбор: жизнь ребёнка, или моя совесть. Я выбираю жизнь ребёнка, и если этому мешает моя совесть, я убью, безжалостно её уничтожу! Тот, кто не видел, как задыхается ребёнок, как пять… десять секунд он не может втянуть в себя воздух, как выкатываются от ужаса его глазки, вываливается язык и течёт слюна, тот не может, не может меня осуждать за то, что у меня нет совести!!! Не может!!! Не может!!!

Людмила села и закрыла лицо руками.

– Горбунова, прекратите истерику… Может вам дать воды? – спросила судья. Людмила отрицательно мотнула головой.

– Вы можете продолжать отвечать на вопросы?

– Да, могу.

– Итак, вас задержали. Расскажите, что было потом.