Старики и Бледный Блупер

Ковбой кивает. «Именно так. Я уже просто дни считаю, просто считаю дни. Сто дней до подъема, и я окажусь на большой серебристой Птице Свободы, полечу в Мир, в свой квартал, в штат одинокой звезды, обратно в Большую лавку. Я буду весь в медалях. И буду цел и невредим! Ведь если ранят, то отправляют в Японию. Тебя отвозят в Японию, там кто-нибудь цепляет увольнение по медицинским показаниям к тому, что от тебя осталось, и вся такая прочая хрень».

— Лучше уж пускай меня похерят, — отвечаю я. — Берите калек на работу — на них смотреть прикольно.

Ковбой ухмыляется.

С. А. М. Камень говорит: «Мне мама часто пишет о том, какой храбрый мальчик ее С. А. М. Камень. С. А. М. Камень — не мальчик, он личность. — Он отпивает пива. — Я знаю, что я личность, потому что знаю, что Санты Клауса нет. И этого долбаного рождественского кролика нет. Знаете что? Там, в Мире, мы думали, что будущее всегда лежит себе спокойно и надежно где-то в маленькой золотой коробочке. Ну, а я буду жить вечно. Ведь я — С. А. М. Камень».

Бешеный Эрл хрюкает. «Слышь, Шкипер, может, в твой дробовик травы напихаем, да попыхаем через ствол?»

Мистер Недолет отрицательно мотает головой. «Не может, Бешеный. Мы выдвигаемся очень скош».

Донлон разговаривает по радио. «Сэр, начальник запрашивает командира».

Донлон передает трубку Мистеру Недолету. Лейтенант говорит с Дельта-шестым, командиром роты «Дельта» первого батальона пятого полка.

— Номер десять. Только-только начали всякого добра набирать, — говорит Бешеный Эрл. — Только-только чуток халявы отломилось…

Лейтенант Недолет поднимается и начинает надевать на себя снаряжение.

— Выдвигаемся, богатеи. По коням. Бешеный, поднимай своих.

— Выдвигаемся. Выдвигаемся.

Мы все встаем, лишь капрал СВА остается сидеть, с бутылкой пива в руке, кучкой денег на коленях, с губами, раздвинутыми в улыбке смерти.

Алиса подходит к нему с мачете в одной руке и синей холщовой хозяйственной сумкой в другой. Он нагибается и двумя ударами мачете отрубает ступни капрала. Он поднимает каждую ступню за большой палец и опускает в синюю хозяйственную сумку. «Этот гук крутой чувак был. Номер один! Много волшебной силы!»

Хряки распихивают пивные бутылки, пиастры, дальние сухпаи и награбленные сувениры по оттопыренным карманам, по полевым табельным ранцам морской пехоты, по табельным ранцам СВА, которые они засувенирили у похеренных хряков противника. Хряки берут в руки оружие.

В путь. В путь. Я иду за Ковбоем. Стропила идет за мной.

Я говорю: «Ну, думаю, в этой Цитадели говно будет неслабое. Но бывает и похуже. В смысле, по крайней мере, это не Пэррис-Айленд».

Ковбой ухмыляется.

— Именно так.

* * *

В поле зрения появляются величественные стены Цитадели. Крепость зигзагами опоясывают валы высотой тридцать футов[118]

и восемь футов[119] толщиной, она окружена рвом и похожа на древний замок из волшебной сказки с драконами, охраняющими сокровища, рыцарями на белых скакунах и принцессами, взывающими о помощи. Замок стоит как черная скала на фоне холодного серого неба, а в его мрачных башнях поселились живые призраки.

По сути, Цитадель — это маленький город, окруженный стенами, который возвели французские инженеры для защиты резиденции Гиа Лонга, императора аннамской империи. В те времена, когда Хюэ был еще имперской столицей, Цитадель защищала императора с императорским семейством и древние сокровища Запретного города от пиратов, которые совершали набеги с Южно-Китайского моря.

А сейчас уже мы — здоровенные белые американцы в стальных касках и тяжелых бронежилетах, вооруженные волшебным оружием — осаждаем этот замок, но уже в иное, наше время. Первый пятого далеко уже не тот батальон, что когда-то первым десантировался на плацдарм на Гуадалканале.

С неба падают сверкающие железные птицы и гадят повсюду, рассыпая стальные яйца. Реактивные истребители F-4, «Фантомы», гадят напалмом, фугасками и «Вилли Питерами» — зажигательными бомбами, начиненными белым фосфором.[120] Бомбардировки — наши литературные приемы, мы слагаем слова нашей истории из разбитых камней.

Розы из черного дыма расцветают внутри Цитадели.

Мы шлепаем по-индейски, след в след, по обеим сторонам дороги, соблюдая дистанцию в двадцать ярдов.[121]

По колоннам разносятся удары и щелчки, сопровождающие движения затворных рам и затворов, досылающих патроны в патронники. Щелкают предохранители. Переводчики огня большими пальцами передвигаются в положение для стрельбы очередями. Вот они, морпехи, вооруженные винтовками М14 с примкнутыми штыками.

Пулеметы начинают печатать нашу историю. Сначала наши пулеметы, потом чужие. Снайперы отвечают беспорядочными одиночными выстрелами, пристреливаясь к нам.

Война — это фонотека звуковых эффектов. Наши уши указывают ногам, куда им бежать.

Пуля с хрустом вгрызается в стену.

Кто-то запевает:

— Эм-И-Ка… Ка и И. Эм-А-У и Эс.

Теперь уже пулеметы обмениваются ровными огненными фразами, как старые приятели за беседой. Взрывы, то глухие, то резкие, нарушают ритм очередей.