Старики и Бледный Блупер

И потому мы не обращаем внимания на обстрел, но никогда не забываем о том, что наши блиндажи если еще и выдержат попадание гуковской мины, то прямое попадание одной из высокоскоростных 152-мм болванок напрочь сотрет этот блиндаж с лица земли. Даже те, что не разрываются, уходят в землю на четыре фута.[177]

* * *

Остатки черных хулиганов-сородичей из первого взвода расселись на корточках в полной темноте, покуривают марихуану сорта «Черный слон», хихикают как школьницы и травят байки. Выкуриваю свою долю дури, потом еще одну.

— Слушай сюда, — произношу своим знаменитым голосом Джона Уэйна. — Это не херня, пилигрим. Это правдивый рассказ о войне за независимость Юга. В общем, все эти янки-автостроители в Мотор-Сити,[178] все они были торчки, так? А все плантации с классной марихуаной были далеко на Юге.

Мои невидимые слушатели — чернокожие морпехи — стонут от восторга и аплодируют.

— В Детройте трава шла по пять долларов за порцию. В Атланте — за бесплатно. Для северных торчков это было что-то невообразимое.

Кто-то говорит: «Давай, давай, с травы не сходи», и сородичи ржут.

Снаряд в визгом приближается, визжит как поросенок недорезанный, этакая жирная железная коммунистическая чушка московской породы, у которой на американцев встает за тридцать секунд. Но вместо разрыва слышен лишь идиотский шлепок, когда снаряд разрывается в грязной луже.

Взрывная волна сотрясает блиндаж. Песок сыпется с потолка из перфорированных стальных плит, бревен и мешков с песком.

Кто-то кашляет, давится. Я вытряхиваю песок из волос и соскребаю влажный песок с загривка. Кто-то шлепает подавившегося по спине. Тот выхаркивает комок слизи и выплевывает его мне на тыльную сторону ладони. Чертыхаясь, я вытираю ее о чью-то штанину.

Джон Уэйн продолжает рассказ: «Ну и вот, чувак по имени Линкольн появляется однажды на вечернем телешоу — "Вечернее шоу", понял? Он был герой баскетбола, знаменитый дровосек, который стал — нет, вы только послушайте — который выбрался в президенты, а выбрали его президентом за то, что его лицо — нет, честно, это не херня — потому что его лицо — да-да, лицо — случайно отпечатали на каждом сраном пенсе!»

Сородичи ржут, воют, колотят кулаками и прикладами по мешкам. Сообщают мне, какой я козел и предупреждают, что сейчас уссутся.

У-у-мп! Осколки вгрызаются в бочки из-под машинного масла, мешки с песком, в бревна.

Джон Уэйн говорит: «Джефферсона Дэвиса выбрали президентом Конфедеративных штатов Америки из-за его платформы: каждой кастрюле — курочку, а каждой курочке — травки. Ну, и долбаные эти янки вооружились до зубов бумагой для самокруток и пистолетами — да-да, именно так — пустолеты у них были ну очень большие — и забили ну очень большие конопляные запалы в свои пушки, и отправились все на пароходах в Новый Орлеан, что в Луизиане. Во Французском квартале они набрали где-то с тонну "Акапулько Голд" у черных джазистов, которых повстречали в стрип-клубе на Бурбон-стрит».

Мы затягиваемся, молча, но с энтузиазмом.

Наконец кто-то спрашивает:

— Ну ладно, а дальше?

Джон Уэйн отвечает:

— Что дальше? Сейчас, вспомню… Герои гражданской войны все напрочь обдолбались, война сразу кончилась и все пошли трахаться. Само собой, долбаные эти янки про все наврали, рассказали Уолтеру Кронкайту о своей победе, и все это теперь показывают по телеку.

Черные хряки ржут, ржут, никак не могут остановиться.

Кто-то просит: «Э, Джокер, покажи Чарли Чаплина! Во-во! Чарли Чаплина покажи-ка в темноте!»

Кто-то говорит: «Чарли взял трубу с гранатой!»

Черный Джон Уэйн говорит: «Джокер, братан, ты и впрямь юморист. Ну давай, про остальное расскажи. Чего там дальше было?»

— Да откуда я, на хер, знаю? — говорю уже своим собственным голосом. — Я ж всю эту хрень на ходу выдумываю.

Черный Джон Уэйн смеется, и годзилья лапища шлепает меня по спине в темноте. Черный Джон Уэйн говорит кому-то: «Кинь-ка мне трубу, сородич». Затем, очень тихо, говорит в трубку, сообщая свое «Новембер-Лима» — ночное расположение, которое представляет собой дозорный пост за проволокой, и свое «Папа-Лима» — текущее расположение, которое находится ярдах в трехстах[179] к востоку от высоты 881-Север. Передает координаты и доклад об обстановке: «Все спокойно», прочищает горло и кладет трубку.

* * *

Я говорю: «Ну что, опять жим-жим задание, Джей-У?»

Взрыв смеха, пауза. «Ага. Тяжко тут, в зеленой мандятине. Топаем щас — явно номер десять. Связь обрывается».

Опять смешки. «Вот меня бы в президенты, а Никсона — в хряки».

— Ты бы отставил эту хрень со своим «Черным конфедератством», Джей-У.

Пауза.

— Сержант Джокер, тебе неймется, что ли? Слушай, братан, я знаю, что за зло таится в глубинах душ человеческих. Если проблема какая, кореш, ты мне расскажи. Я помогу — и все будет хорошо, потому что Черный Джон Уэйн умеет решать проблемы.

— ПП, Джей-У. Мне ПП нужны.