Старинный лад. Собрание стихотворений (1919 - 1940)

Ферапонт Иванович Седенко был известен не только как историк, библиограф и издатель, но и как социалист-рево­люционер «Петр Витязев»^*

. Арестованный 25 апреля 1930 г. как «бывший эсер», он с конца 1931 г. отбывал ссылку в Нижнем Новгороде, но часто бывал в Ульяновске, где, видимо, и познакомился с Копланом. Несмотря на 12 лет разницы в возрасте, между ними установились приятельские отношения: Борис Иванович подарил старшему другу оттиск своей работы о Модзалевском с инскриптом «Ферапонтику – дивному товарищу»^*

, а в домашних шуточных стихах называл его «ФИВом» или вовсе «Ферапошкой». Отметив «содержательные рассказы Ферапонта», Софья Алексеевна оставила в дневнике его портрет: «Взгляд пронзительный, умный; улыбка – очаровательная, освещающая все лицо и глаза… Говорит мастерски и увлекательно, но любит, чтобы его слушали, затаив дыхание; сам же принадлежит к типу людей, не любящих слушать других… Действительно интересный человек с огромным кругозором и диапазоном дружеских связей и встреч. Говорил: существует нечто бессознательное, подсознательное в отношениях людей между собой; это и придает жизни красоту, без этого жизнь была бы мертва. «Глубинный» человек, человек огромной духовной культуры, духовной жизни».

«Идиллия» продолжалась недолго. 2 октября 1932 г. власти объявили Коплану, что он не может более оставаться в Ульяновске и должен провести оставшуюся часть ссылки в гораздо более провинциальном Мелекессе (ныне Димитровград). Хлопоты не помогли, и через неделю семье пришлось обосноваться на новом месте – в крестьянской избе за чертой города. С 20 октября Борис Иванович работал информатором (техническим секретарем, а не то, что можно подумать) в организационном отделе местного райисполкома. Софья Алексеевна пыталась утешить взволнованных родственников, что видно из писем ее тетки Бонч-Бруевичу: «Я знаю, что симбиряне вас опять беспокоили, взволнованные неожиданным переездом в Мелекесс; волновались и мы за них, но теперь они там устроились, успокоились, и мы уверены, что им там даже будет лучше, чем в Ульяновске» (5 ноября); «Сонечка пишет из Мелекесса совершенно покойные письма, а Борис Иванович в стихах уже и воспевает свою жизнь в Мелекессе» (4 декабря)^*

.

На деле ситуация была хуже. «Боря очень утомляется, и настроение у него тяжелое, – записала жена 26 января 1933 г. – На службе атмосфера неприятная, трудная, работа нервная». К счастью, ее удалось сменить на более привычную: с 21 марта он стал библиотекарем и секретарем учебной части местного педагогического рабфака. С 18 по 22 июля в Мелекессе гостили Витязев и Столов. Последний год ссылки дался Коплану особенно трудно из-за переживаний, удастся ли получить «чистый» паспорт и вернуться в Ленинград. В начале сентября Софья Алексеевна уехала в Москву ходатайствовать за мужа и сумела добиться содействия от генерального прокурора СССР И.А. Акулова и секретаря ЦИК СССР А.С. Енукидзе. Борис Иванович волновался и тосковал, что видно из стихов, но на сей раз «обошлось». В начале ноября он получил паспорт без «минусов», 5 ноября выехал из Мелекесса, 6–10 ноября провел в Москве у Витязева, ссылка которого закончилась в июле того же года, и 11 ноября вернулся в Ленинград.

Коплан снова обосновался в квартире на Гулярной, где продолжали жить его мать и младший брат Сергей Иванович Коплан-Дикс, ученый-гидрограф, с которым он никогда не был близок. С осени 1934 г. там подолгу жил двоюродный брат Бориса Ивановича (племянник его матери) А.Л. Клещенко. 23 года разницы в возрасте и разность характеров: в 11 лет Анатолий решил бежать в Америку, но попал в Молдавию и почти год кочевал с цыганским табором – не способствовали близости. Ближайшим другом юноши стал некогда «комсомольский», а в ту пору «богемный» поэт Б.П. Корнилов, но именно «общаясь с Копланом, Клещенко на всю жизнь воспринял каноны культуры стиха, приобрел широкие познания в русской и мировой литературе»^*.