Старший брат царя. Книга 2

— ...Казань взята. Слава тебе, Господи! Татары какие сдались, какие со стен попрыгали, в Казанке многие потонули. Уж пушки замолчали, сеча затихла, а наш полк все на месте. Государь сперва заутреню стоял, потом обедню, о даровании победы Господа молил. Тут к нему большие воеводы поехали, уговорили: государев полк пошел дорогу в городе расчищать. А мы своих раненых из Кремля выносили, кроме тебя, одиннадцать человек. Полегло же двадцать два, вечная память им. У боярина Афанасия десятка три погибло на этот раз... Я тебя сразу хватился, еще татары бились. Вернулся, смотрю: лежишь... Молодец, что стрелу вынул, а то б затянуло. Вправил я тебе кость — ключицу переломило. Деревяшку нашли, руку закрепили. Кровь долго не останавливалась... Из наших мало кому не попало, почти все окровянилися. Мне левую руку осушило, еле поднимаю. Ну, ничего, до свадьбы заживет. Вот и лагерь. Сейчас тебе постельку сделаем и шалашик, а то дождь расходится... Тихо, тихо, ребята. Подержи над ним кафтан от дождя... Уснул.

Аким ни на шаг не отходил от приемного сына, чутко прислушивался к дыханию и его сонному бормотанию. Ночью Юрша начал метаться в жару, его бил кашель. Потом впал в беспокойное беспамятство. Аким, не смыкая глаз, сидел рядом, удерживал от резких движений, оберегая раненое плечо, тихим голосом успокаивал, читал молитвы. Кто-то принес калины, он надавил из нее сока и поил им.

Утром пришел тысячник, с ним незнакомый молодой воин. Тысячник расспрашивал Акима, что с Монастырским, где и как был ранен. А когда ратник ушел, пояснил:

— Это гонец от государя, приходил узнать о здоровии сотника Монастырского. Вот какой заботливый государь у нас! О простом сотнике не забыл! Дай Господи ему долгие лета! Вот так-то. Ну, я пошел. Приказано стрельцов выводить, хоронить будем убиенных. А ты, Аким, оставайся, да и сотня ваша пускай отдыхает.

Однако мало кто остался отдыхать, все способные двигаться пошли в Казань. Вернулись к вечеру. Принесли кошмы разноцветной, ковры и множество всякого другого добра. Больных и раненых не обделили. Шалаш, где лежал Юрша, коврами завалили. Но не радовали Акима подарки: Юрша не приходил в сознание, горел огнем, пытался встать, говорил несусветное. К вечеру его начал бить озноб. Аким разделся, лег рядом, пытаясь согреть своим телом.Три дня и три ночи жизнь боролась со смертью. В конце третьего дня Акиму показалось, что его названый сын кончается: потянулся, глубоко вздохнул. Но тут Юрша открыл глаза, улыбнулся ему и тихо попросил пить. Напившись, закрыл глаза и снова уснул, но на этот раз дышал тихо и ровно. Аким понял, что смерть ушла из шалаша, и заплакал от радости. Потом лег рядом и сам уснул богатырским сном, впервые за эти дни.

7

Который уже час царь Иван молил Господа о победе! Рядом с ним были князь Владимир Старицкий, боярин Шереметев, думные бояре и дьяки. Многие гадали, почему государь не на поле брани, почему своим присутствием не воодушевляет слабеющих? И невольно у иных закрадывалась крамольная мысль: не боится ли?!

Боже мой! Кто на войне не боится! Но каждый выполняет свой долг! Иван был уверен, что его место здесь, в часовенке, в непосредственной близости к Всевышнему. Только отсюда его молитвы достигают Неба, только отсюда его взывания доходят до Богоматери, и она, в свою очередь, умоляет Спасителя. А в таком деле, как победа над неверными, он не может ни на кого положиться. Стоит ему покинуть часовенку, священники захотят отдохнуть, перестанут возносить молитвы, Спаситель отвернется, займется другими делами, а тогда... «Господи, не оставь мя!» — Иван падает на колени и заливается горькими слезами...

Священнослужители уже валятся с ног, охрипли. Меняя друг друга, они ведут службу. Уже дважды прочитано все, что полагается произносить по поводу празднования памяти святых мучеников Киприяна и Устинии. Посовещавшись, повторили и канон службы вчерашнего праздника Покрова Пресвятой Богородицы.

После того как потрясли церковь взрывы, Иван принялся молиться еще с большим рвением... Полчаса спустя стали приносить гонцы радостные сообщения. Самих гонцов не принимал государь, их выслушивал боярин Шереметев и сообщения передавал царю. Иван на минуту отходил от духовных забот, когда Шереметев сказал, что на всех башнях развеваются русские знамена, вот только заминка у Муралеевых ворот. Иван переспросил:

— Кто там? В чем дело?

— Там казацкий сборный полк. На стену не вышли, потери понесли, воевода просит помощи.

И тут Иван что-то вспомнил и распорядился:

— Немедля туда послать сотника Монастырского с воями.

— Государь, там сотне делать нечего! — осмелился возразить боярин.

Иван зло оборвал:

— Я сказал! — И снова принялся истово молиться.

Однако воеводы хотели видеть царя. Гонец от князя Воротынского передал слово воеводы без должного почтения. Пересказывая это слово, Шереметев смягчил выражения князя. Алексей Адашев тоже шептал царю: нужно показаться воям. Тут вошел в церковь суровый, непреклонный воевода князь Александр Горбатый, снял шишак, перекрестился и хмуро сказал, вроде как потребовал: